Квартира в Париже - Люси Фоли

Закрывая дверь квартиры, я не могу побороть ощущение, что здесь что-то неладно. Удивительно прекрасные здания вокруг меня, машины с незнакомыми номерами. Вынырнув из тишины тупика, я замечаю, что в дневном свете улицы выглядят по-другому, гораздо оживленнее. Они даже пахнут иначе: бензином, сигаретным дымом и свежим кофе. Должно быть, ночью шел дождь, потому что брусчатка мокрая и скользкая. Кажется, здесь все поголовно точно знают свой маршрут: я путаюсь под ногами у какой-то женщины, занятой телефонным разговором, чуть не сталкиваюсь с парой подростков на электросамокате. Никогда не чувствовала себя настолько беспомощной, словно рыба, выброшенная на берег.

Я брожу мимо витрин магазинов с опущенными решетками, мимо кованых железных ворот, скрывающих дворы и сады, полные опавших листьев, бреду мимо аптек с мигающими неоновыми крестами – кажется, они на каждой улице, французы что, болеют больше других? Я наворачиваю круги по городу, пару раз я даже заплутала. Но наконец мне удалось найти витрину с вывеской изумрудно-зеленого цвета с золотистой надписью BOULANGERIE[16]. Стены и пол внутри выложены узорчатой плиткой, пахнет жженым сахаром и топленым маслом. Здесь битком: длинная очередь постоянно удваивается. Я жду, уставившись на прилавок с всевозможными штучками, которые выглядят слишком совершенными, чтобы быть съедобными: крошечные пирожные с глазированной малиной, эклеры с фиолетовой глазурью, крохотные шоколадные пирожные в тысячу очень тонких слоев, покрытых сверху чем-то золотым, и еще больше хочу есть. Люди передо мной делают серьезный заказ: три буханки хлеба, шесть круассанов, яблочный пирог. У меня текут слюнки. Я чувствую в своем кармане шелест банкнот, которые стащила из бумажника Бена.

У женщины передо мной волосы настолько идеальны, что кажется будто это парик: черный блестящий боб, ни одной выбившейся пряди. Шелковый шарф, повязанный вокруг шеи, пальто цвета «кэмел» и черная кожаная сумочка. Она выглядит богатой. Не кричаще богатой. А по-французски сдержанно. У вас никогда не будет таких волос, только если вы проводите дни ничего толком не делая.

Опустив взгляд, я вижу тощую серебристую собаку на бледно-голубом кожаном поводке. Она смотрит на меня с подозрением.

Женщина за прилавком протягивает покупательнице коробку пастельных тонов, перевязанную лентой:

– Voilà, Madame Meunier.[17]

– Merci.

Она поворачивается, и я вижу на ее губах красную помаду, нанесенную так искусно, будто это татуаж. Мне кажется, ей около пятидесяти – но она очень хорошо сохранилась для своих лет. Женщина кладет свою карточку обратно в бумажник. И вдруг что-то падает на землю – клочок бумаги. Купюра?

Я наклоняюсь, чтобы поднять ее. Внимательно смотрю. Не купюра, что очень обидно. Такие как она вряд ли упустят лишние десять евро. Это записка, написанная от руки, нацарапанная большими заглавными буквами. Я читаю: double la prochaine fois, salope[18].

– Donne-moi ça![19]

Я поднимаю глаза. Женщина пристально смотрит на меня, протянув руку. Мне кажется, я понимаю, о чем она просит, но она так груба, будто королева с простлюдином, поэтому я специально притворяюсь, что не понимаю.

– Прошу прощения?

Она переходит на английский.

– Дайте это мне. – И наконец добавляет: – Пожалуйста.

Я медленно протягиваю записку. Она выхватывает ее так быстро, что я чувствую, как один из ее длинных ногтей царапает мою кожу. Не удостоив меня благодарностью, она скрывается за дверью.

– Excuses-moi? Madame?[20]

– Круассан, пожалуйста. – Все остальное, наверное, стоит слишком дорого. Мой желудок урчит, когда я смотрю, как продавщица кладет его в маленький бумажный пакет. – Хотя давайте два.

По дороге в квартиру, шагая по утренним серым и холодным улицам, я жадно заглатываю круассан, а после принимаюсь за второй – уже медленнее, смакуя начинку, наслаждаясь хрустящим тестом. Он такой вкусный, что я едва не прослезилась, а я не так уж часто плачу.

Вернувшись в дом, я прохожу через ворота с помощью кода, который узнала вчера. Во дворе я улавливаю запах сигаретного дыма. Я поднимаю взгляд. На балконе четвертого этажа сидит девушка с сигаретой в руке. Бледное лицо, растрепанные темные волосы, вся в черном, с ног до головы. Она молода, ей от силы девятнадцать-двадцать лет. Она замечает, что я смотрю на нее, и замирает.

Ты. Ты что-то знаешь, раз тоже смотришь на меня. И я заставлю тебя рассказать мне.

МИМИ

Четвертый этаж

Она видела меня. Та женщина, приехавшая прошлой ночью, я опять видела ее сегодня утром, она расхаживала по квартире. Она смотрит прямо на меня. Я не могу пошевелиться.

Шум в моей голове нарастает.

Наконец она отводит взгляд. Когда я выдыхаю, у меня жжет в груди.

За его прибытием я тоже наблюдала отсюда. Это было в начале августа, примерно пару месяцев назад, в разгар жары. Мы с Камиллой сидели на балконе в старых шезлонгах, которые она купила в brocanteur[21], и пили Апероль-Спритц, хотя на самом деле я терпеть не могу Апероль-Спритц. Но Камилле частенько удается уговорить меня на то, чего бы я никогда не сделала.

Бенджамин Дэниелс приехал на «Убере». Серая футболка, джинсы. Темные волосы, довольно длинные. Он выглядел как знаменитость. Ну или, может, не совсем как знаменитость, но… было в нем что-то особенное. Понимаете? Даже не могу толком объяснить. Что-то притягательное, магнетическое, отчего хотелось постоянно смотреть на него. Необходимо было смотреть на него.

Я была в темных очках, и краем глаза наблюдала за ним, пытаясь делать вид, что даже не смотрю в его сторону.

Когда он открыл багажник машины, я заметила у него под мышками пятна пота, а там, где задралась футболка, еще и полоску загара. Она заканчивалась на линии джинсов, и там, где начиналась бледная кожа, спускалась стрелка темных волос. Мышцы на его руках напряглись, когда он доставал из багажника сумки. Не как у качка из спортзала. Изящнее. Как у барабанщика: у барабанщиков всегда красивые мышцы. Даже отсюда я могу представить, как может пахнуть его пот – не противно, просто кожей и солью.

Он крикнул водителю:

– Спасибо, приятель! – Я сразу распознала в нем англичанина; я одержима одним старым телесериалом «Молокососы»[22], о всех этих подростках из Британии, которые трахаются и трахаются, влюбляются во всех подряд.