От Заполярья до Венгрии. Записки двадцатичетырехлетнего подполковника 1941-1945 - Петр Боград

Нас осталось около девяти человек со своими чемоданами – вещи, которые мы получили по окончании училища. Мы быстро их сложили и подожгли. Все наши доспехи очень весело пожирались пламенем. Закончив с вещами, я зарядил наган, и мы, сориентировавшись по солнцу, пошли на запад на звуки боя. Прошли примерно два-три километра, вышли на развилку асфальтовых дорог и здесь на опушке леса обнаружили сваленные в кучу стальные каски. Мы сняли свои офицерские фуражки, разрыли в лесу у перекрестка неглубокую яму, сложили туда свои фуражки, надели каски и пошли дальше. Примерно спустя еще два часа мы почувствовали запах боя. За это время мы прошли примерно 12–14 километров. И вдруг перед нами как из-под земли вырос старший лейтенант – рыжий, с веснушками и с автоматом ППД в руках. Как потом мы установили, это был командир 1-го батальона 204-го стрелкового полка старший лейтенант Сайкин. Его батальон был на правом фланге полка и вел бой с немцами. Когда мы подошли, бой вроде затих. Связи ни с командиром полка, ни с соседями батальон не имел. Я ему передал устный приказ командира корпуса, и мы влились в состав батальона. Вскоре, спустя примерно час, мы уже отражали атаки немцев. Это было уже около 20 часов дня 23 июня. Как здесь же выяснилось, батальон имел уже большие потери.

Почти до самой темноты мы не отходили и отражали атаки немцев. С наступлением сумерек командир батальона, не имея связи и получив данные от своей разведки, что противника перед фронтом нет и что он обходит нас справа, принял решение отходить на Тельшая.

Батальон для передвижения имел автомобили ГАЗ-ААА, с резиновыми гусеницами, которые находились в кузове вдоль переднего борта, в ящике. Всего, как я подсчитал, было около 15 автомашин. Когда батальон погрузился, я с комбатом обошел всех и увидел, что нас оставалось не более 100 человек. Комбат приказал мне двигаться в головной заставе впереди батальона на удалении не более одного километра. Стало темнеть, а связи никакой не было – ни радиостанций, ни сигнальных средств. Предварительно на листочке бумаги я с единственной крупномасштабной карты у комбата нанес маршрут движения и по указанию комбата начал движение. Примерно в полночь, после двух часов движения на перекрестке, где мы должны были повернуть в направлении Шяуляя, нас неожиданно остановил немецкий патруль на мотоцикле, который вначале принял нас за своих. Их было три человека. Водитель остался на мотоцикле, а двое подошли к кабине, где я сидел. В кузове все бойцы после двух дней боя спали крепким сном. У меня не было времени для размышлений, я выхватил наган и в упор сделал два выстрела. Немцы упали, а их водитель с перепуга укатил на мотоцикле. Выскочившие из кузова после стрельбы бойцы схватили немцев: один был убит сразу, второй, не придя в сознание, вскоре скончался. В это время подскочил комбат Сайкин, я ему доложил обстановку, и мы уже по асфальту устремились к городу Тельшая. В этом коротеньком эпизоде мужество проявил сержант Серков, я запомнил его фамилию. Он первый выскочил из кабины со своим карабином и бросился на немцев, после моих выстрелов. Серков был водителем автомашины.

До конца дня 28 июня мы беспрерывно были в боях: в начале под Шяуляем, а затем отходили на Елгаву, Митаву, в сторону города Риги. В этих боях я потерял своих лейтенантов Мальцева и Блинова.

В ночь с 28 на 29 июня 1941 года остатки нашего батальона отходили через Ригу. Что там творилось, трудно передать словами. Когда автомашины подходили к перекрестку, нас буквально поливали огнем с чердаков зданий и из окон верхних этажей. Когда к рассвету мы остановились восточнее Риги, то на наши машины было жалко смотреть: десятки пробоин в бортах, крыльях и лобовых стеклах, и только один бог знает, как нас пули миновали. Разобрались: нас осталось около 30 человек и четыре автомашины, во главе с двумя комбатами – стрелкового и автомобильного батальонов. Со мной осталось еще три лейтенанта из моей бывшей команды. Долго решали вопрос, куда отходить: на города Валку и далее Таллин или на Псков.

Большинство высказалось за Псков, и уже к утру 30 июня мы были в районе Пскова, где в течение двух суток из отходивших разрозненных подразделений 8-й армии спешно формировался 202-й мотострелковый полк. Командиром полка был назначен капитан-танкист Котов, командиром 2-го батальона – младший лейтенант Леус и командиром 4-й мотострелковой роты – лейтенант Боград. За эти два дня с политруком роты Колтыпиным сформировали роту трехвзводного состава. На большее людей не хватало. Плюс автовзвод – 10 автомашин ГАЗ-ААА. Успел из Пскова послать родителям денежный аттестат, по которому они всю войну получали деньги.

До 1 июля 1941 года полк формировался в районе Крестов, что неподалеку от Пскова, около военного аэродрома, поэтому всю ночь над нами летали самолеты – как свои, так и противника. В ночь с 1 на 2 июля полк был переброшен на юг в лес севернее города Опочка. В течение 2 июля пополнялись вооружением, боеприпасами и продовольствием. Впервые с начала войны я поел досыта. У старшины роты появились съестные припасы. Район Опочки – это большие труднопроходимые леса, болотистые участки, множество ручьев, особенно вблизи старой государственной границы с Латвией. На рассвете 3 июля командир полка собрал всех комбатов и командиров рот на одной грузовой машине, и мы отправились на рекогносцировку участка обороны полка. Моей роте достался район деревни Дымово и мост через реку Синюю, что западнее города Красное.

В этом районе люди говаривали: «Город Красный, река Синяя, и люди – темные». Район действительно медвежий угол. Сюда в направлении города Опочки устремился противник. Ему-то навстречу и был брошен 202-й мотострелковый полк. Рано утром мы уже были в Опочке и воспользовались пока действующей почтой, чтобы бросить письмо родителям. В это время раздались позывные радиостанции «Коминтерн» и голос Левитана, пока еще малоизвестного диктора, сообщил о выступлении Сталина. Это было его первое выступление с начала войны. Мы все замерли и внимательно слушали его речь. Я сейчас думаю так: да, безусловно, Сталин был узурпатором, миллионы людей до, во время и после войны погибли по его личной вине. Но, видимо, хорошо было то, что большинство людей видели в нем вождя, верили ему и его словам, и поэтому миллионы шли на смерть и победили во время войны, хотя это были победы не разума, а человеческого мяса. Ни Сталин, ни большинство его полководцев нас, людей, не жалели и победы одерживали за счет гибели миллионов. Это я говорю сегодня, спустя почти 50 лет после окончания войны.

Если бы меня сейчас обвинили в злопыхательстве, я мог бы привести только из моей жизни десятки примеров в подтверждение вышесказанного. Могу больше сказать: в душе я давно об этом думал, но сказать это в те годы было равносильно самоубийству.

Итак, после выступления Сталина, воодушевленные его речью, мы отправились на рекогносцировку и в течение почти всего светлого времени 3 июля выбирали позиции для обороны. Моей роте досталось по фронту около полутора километров, при наличии в роте примерно 70–75 стрелков. В полк мы вернулись уже в темноте, спали до рассвета, а затем до обеда получили дополнительные боеприпасы и тронулись на автомашинах в свой район обороны.

К 6 июля рота заняла оборону севернее деревни Дымово. Передний край проходил по старой государственной границе между СССР и Латвией. На правом фланге позиции упирались в дорогу с твердым покрытием и мост через реку Синюю. В предутренних сумерках 6 июля я в сопровождении красноармейца занялся проверкой боевого охранения, которое находилось впереди переднего края на удалении около 800 метров, рядом с заброшенными строениями у перелеска. Когда мы вышли на место, то боевого охранения не нашли. Обеспокоенный, я начал осторожно передвигаться по местности, надеясь обнаружить своих подчиненных. Сопровождавший меня солдат обеспечивал прикрытие.