Эрлебнис. Мои мысли - Алексей Загуляев

безгранично. Человек не может воспользоваться такой свободой, потому что не в его силах обозреть бесконечность. Это под силу одному Богу. И только сознанию Бога дано постичь, что безграничность выбора есть на самом деле один единственный путь, как самое естественное течение. Только в раздробленном человеческом рассудке этот путь делится на какие-то варианты, рождая иллюзию выбора и ложь чисто человечьей свободы. В одной лишь человечьей свободе есть зло, есть ненависть, есть предательство, есть измена. Это свобода человечьего мира, замкнутого в самом себе. Человек испытывает боль потому, что в мире существуют не совместимые с его отдельностью вещи (чужие взгляды, чужие решения, чужой нож, чужая пуля, чужая клетка в организме); человек умирает потому, что отделяет себя от вечности понятием «жизнь». Ему уже говорили, что Любовь есть тот единственный путь, то естественное течение, в котором целиком заключена истинная свобода и где преодолеваются и боль и смерть. Ему говорили, что Бог есть Любовь. А он всё тычется в одни и те же углы в поисках несуществующих вариантов.

***

Из дневника: 6 сентября 2003 г

Вчера, кроме всего прочего, день был особенным по той причине, что именно в этот день мне исполнилось 33 года 3 месяца и 3 дня, о чём я несколько не подумал. Я хотел сказать об этом Э., поскольку надеялся её вчера увидеть, но она не приехала – и я об этом забыл. Такие даты случаются не часто, а одна подобная вообще лишь раз в жизни. Я имею в виду 11 лет 11 месяцев и 11 дней. Шесть одинаковых цифр. Но если уж быть последовательным в этих нумерологических потугах, то и вчерашняя дата не лыком шита, потому что если все эти тройки сложить и привести к минимальному числу (3+3+3+3=12, т. е. 1+2=3), то этим числом опять же станет тройка. В этом мне хочется видеть появление в своей жизни третьего элемента, которого всё это время трагически не доставало. Да уж не начала ли жаждет душа поэта? – может воскликнуть ироничный читатель. Не без этого, – тихо ответить ему испуганный своей мыслью поэт.

Спать я вчера лёг только в половине второго, тщетно пытаясь расслабиться с джин-тоником в руках перед телевизором. В силу этого сегодня чувствую себя целиком разбитым. А надо хотя бы выкопать морковь и свёклу…

О эти греческие боги! Какого чёрта они явились смущать мой разум? А эта Венера… Посмотрите на неё. Она – богиня любви – пытается уверить меня в том, что всякая любовь – лишь мгновение, и чем прекраснее чувство, тем меньше оно живёт. Но ты пришла не к тому. Я уже давно не язычник.

В любом случае, я чувствую, что настала пора вспомнить о сроках. Да, они существуют – сроки. Венеру послал ко мне Леопольд фон Захер-Мазох33, и первое, что я от неё услышал, было буквально следующим:

«… Мы верны, пока мы любим, вы же требуете от женщины верности без любви, и чтобы она отдавалась, не получая наслаждения… Вы, на Севере, вообще принимаете любовь слишком тяжеловесно, слишком всерьёз. Вы говорите об обязанностях там, где речь может идти только об удовольствии»34.

Даже не знаю, кто здесь бесконечно повторяется – либо все эти «венеры» и «казановы», либо все эти мои страхи потерять вечность. Очевидное дежавю со всем знакомой философской категорией – свободой и необходимостью. Удовольствие и обязанность – это лишь вариация упомянутой категории. Разумеется, всякий человек станет цепляться за свободу и удовольствие и будет открещиваться от необходимости и обязанности. На самом деле все, кто ратует за свободу в любовных отношениях (точнее в количестве этих отношений), хотя и считают себя романтиками и либералами, на поверку оказываются закоренелыми материалистами и консерваторами, полагающими земную жизнь человека единственной и конечной ценностью, внутри которой протекают другие ценности, меньшие по временным промежуткам, но столь же конечные. Когда жизнь становится «способом существования белковых тел», то и любовь, разумеется, будет не более, чем способ существования неких эмоциональных корпускул, помимо химической природы имеющих ещё отношение к сублимации ряда вытесненных в подсознание патологий. Удовольствие и обязанность ни фонетически, ни по содержанию не есть то же самое, что любовь. Любовь непременно содержит в себе удовольствие, так же как содержит обязанность. Она содержит в себе свободу наравне с необходимостью и много чего ещё содержит, легко устраняя в своих нежных объятиях все возможные нестыковки. Но ни обязанность, ни удовольствие, ни свобода, взятые попарно или поштучно, не содержат в себе любви по причине огромной разницы в обоюдных масштабах. Одному Богу можно доверять, когда Он говорит, что Он есть Любовь. Любовь – категория не философская, не чувственная и тем более не психологическая. Она – сам Бог, и никогда не вступает ни в какие антагонистические пары.

А если говорить о сроках, то здесь всё гораздо проще. Конечны всегда только формы (следовательно, и любовь к этим формам), но содержание – бесконечно. Наша земная жизнь – это форма существования души, и будучи формой, она конечна. Если кто-то сомневается в том, что душа его по смерти даже не вздрогнет от постигшей её трансформы и спокойно продолжит идти своей дорогой, тот, без сомнения, во всём согласен с Венерой Захер-Мазоха. Но если бессмертие души для вас понятнее светофора, то вы должны уяснить и ещё одну вещь, которая немножечко посложнее. Так же как конечная форма стремится по своей природе к конечным явлениям, так и вечное содержание привлекает к себе явления вечные. Всё, что состоялось как начало, протекает сквозь все формы в своём неизменном сущностном содержании. Чем более в человеке накоплено этих начал, тем богаче будет его душа после смерти; всё же остальное, кончаясь ещё на земле, даже памяти о себе не оставит, не говоря уже о какой-то метафизической пользе. Любовь, как и жизнь, тоже имеет свои формы, каждая из которых, само собою, конечна. Любовь-мечта, обретя под собой почву, становится любовью-удовольствием; потом она должна стать любовью-доверием, потом любовью-пониманием (или согласованием), что само собой уже предполагает любовь-работу и т. д. и т. д. и т. д. Подобно Кришне35, любовь принимает миллионы различных форм (как в своих проявлениях, так и в последовательно развивающихся этапах). Делая акцент на одной из её форм и полагая последнюю главной, мы изначально обречены развести руками и глубокомысленно объявить, что ничто не вечно.

Все ищут свою половинку не ради удовольствия поиграть с ней в прятки, но ради того, чтобы навеки с ней слиться в целое и нерасторжимое никакой силой единство. До поры до времени даже ангелы имеют некие рудименты пола, но в конце концов это единство, цельность становится под силу душе – и тогда больше нет ни пола, ни половой любви и никаких вообще по этому поводу вопросов. Тогда есть просто любовь. И начинается она не где-то «там», а непременно вот «здесь», прямо в том именно кресле, на котором вы сейчас сидите, и с тем именно человеком, с которым впервые испытали сияние доверия и сияние любви. Мир конечностей – это единственный мир, в котором может что-либо начаться, в том числе и вечность, и даже, да простят меня высшие силы, сам Бог.

Что же касается трудностей, то это вполне терпимо. Срок жизни на земле ограничен, и если видеть в этом не трагедию, а вынужденное благо, то будет легче превратить удовольствие в работу. Даже и в работе тогда можно будет обрести ещё бо́льшую радость, ибо каждый день станет вас приближать к той истине, относительно которой находится в потёмках даже самый великий из духовидцев.

Ну а если уж говорить совсем о конечном, то морковь и свёклу я всё же выкопал и развалил сушиться в гараже. Кроме того сварил кошкам рыбы, а себе пожарил кабачок, который начал уже сохнуть на грядке и я посмел присвоить его себе, дабы он не пропал вовсе.

***

Если права глупость – мир от неё в восторге; если заблуждается мудрость – весь мир страдает. Не потому ли природа позаботилась о том, чтобы глупости было всегда больше.

***