Морской князь - Евгений Таганов

Однако чем благополучней становилась утесная жизнь, тем сильнее одолевали Дарника неприятные предчувствия. Что будет по весне, когда порядком износится вся одежда, источатся кирки и ломы, придут в негодность другие красивые и полезные вещицы, которых не изготовить своими силами? Ведь рано или поздно появятся купцы с товаром, и что они сумеют им предложить для обмена?

Раньше Рыбья Кровь с трудом постигал воровские нравы тарначей и других хищных степняков. Разумеется, им завидно, что в каменных и деревянных городах жители ходят в красивых одеждах, пьют вино, едят заморские фрукты, покупают много изысканных и добротных вещей. А их родам приходится бесконечно терпеть непогоду в жалких шатрах и юртах, отбивая от волков свои стада, чтобы потом выменивать по десять овец за топор и пять коров за ожерелья для жены. Хитрые купцы давно придумали откупаться от степняков малой мздой за проход своих караванов по их землям. Но не все могут удовольствоваться малым, когда рядом есть большая добыча. Вот и возникают ватаги разных молодцов, чтобы хватануть как можно больше здесь и сейчас, не задумываясь, что могут перестать ходить караваны и исчезнет даже этот малый прибыток.

Ныне, невольно примеривая все это на себя и утесцев, Дарник видел, что и его малому войску уже ничего не остается, как и самим заняться грабежом купеческих караванов. А может быть, даже и пиратством!

На последнюю мысль его натолкнул шутливый разговор с собственными сыновьями. Однажды после чтения «Жизнеописания римских императоров» княжичи объявили отцу, что решили разделить между собой их Гребенско-Липовское княжество.

– Мы решили, что я буду владеть Степью, а Тур – Лесом, – заявил старший Смуга.

– А мне, старому, вы что оставите? – засмеялся Рыбья Кровь.

– А тебе?.. Тебе мы оставим Реки, – нашелся младший княжич.

– Так ведь Реки – это самое главное. Я построю мосты и паромы и буду с вас брать самые большие пошлины.

– А мы через реки будем ездить только зимой, и ты ничего с нами сделать не сможешь, – не остался в долгу и старший сын.

– Хорошо, так и договоримся. – Князь протянул сыновьям руки, и они скрепили свой договор тройным рукопожатием.

Да, пиратством заняться было совсем неплохо, вот только кого сейчас после чумы грабить: испуганных прибрежных рыбаков с ведром рыбы?

Дабы отвлечься от печальных мыслей и хоть немного отдохнуть от людей, Дарник повадился бродить один по окрестностям Утеса. На удивление гридей: почему даже не на коне? – отвечал: я завоевывать свое первое княжество тоже шел пешком.

– Стало быть, у нас будет скорое прибавление княжества? – подначивал Корней.

– Раз никогда убавления не было, значит, будет только прибавление, – отшучивался князь.

Затяжная южная осень с ее ветрами, дождями и первым мокрым снегом уничтожила кругом все зеленые и желтые краски, предельно обнажив окружающий предметный мир, уменьшив земные выпуклости и расширив любые впадины. Прочесывая пятиверстный пятачок вокруг Утеса, Дарник вскоре обнаружил, что они находятся все же не совсем в безлюдном месте. Сначала в трех верстах нашел пещеру монаха-отшельника, вход в которую находился на крутом обрыве и проникнуть куда можно было только по свисающим вниз корням деревьев. Весь заросший наполовину седыми волосами сухонький мужичок в овчинной безрукавке занимался сбором питательных кореньев в своем овраге и даже не повернул головы на крики князя.

В другой раз, пробираясь за подбитой птицей по камышам, Дарник набрел на затопленную странную лодку. Она была без гнезда для мачты, без задранных вверх носа и кормы – вообще, возвышалась над поверхностью воды в самом высоком месте не более чем на полтора аршина. Зато уключины для двенадцати весел были вынесены у нее наружу на специальный брус в целой пяди от борта. Князь тотчас разгадал, для чего это сделано: оттуда гребок весла получался значительно сильнее.

Однажды под вечер, когда Рыбья Кровь уже возвращался с западной стороны назад, ему показалось, что он видел мелькнувшие в голых кустах два круглых ромейских шлема. Было весьма странно: что могут тут делать ромеи в такое время? Решил, что, скорее всего, эти шлемы как военные трофеи принадлежали каким-либо степнякам. На следующее утро, добавив к клевцу и кинжалу пращу, он вернулся на то же место проверить все более тщательно.

Уверен был, что никого там не найдет, кроме разве каких-либо следов, но предосторожности все же соблюдал: то шел в открытую, то надолго затаивался на месте, то, пригнувшись, скрытно перемещался на другое место. Его поиски не пропали даром, нашел-таки место свежей стоянки пяти-шести человек, где на земле видны были несколько следов кованых ромейских сапог. Сделав на одном из одиноких деревьев отметину, Дарник повернул назад. Примерно с версту соблюдал прежнюю осторожность. Расслабился только когда набрел на бивший в неглубокой канаве родник. Вдоволь напился и облегченно откинулся на стенку канавы, так что его полголовы как раз высунулись из канавы наружу.

От смерти его спасла шапка, в которой по краю вдоль меховой опушки были вшиты стальные пластины. Пущенный из пращи камень угодил в такую пластину, и смерть стала не полной, а временной, часа на два-три…

Очнулся он от легкого покачивания. Четыре вооруженных воина несли его на жерди, пропущенной сквозь связанные руки и ноги. Голова болталась, словно какой-нибудь инородный придаток тела, и мозги в ней тоже плескались из стороны в сторону, как вода в ведре.

– Смотри, ожил, – сказал рядом хриплый голос. Что-то в этих словах было не то. Через минуту Дарник понял, что сказаны они были по-ромейски.

Еще никогда он не испытывал такой головной боли, казалось, тысячи иголок и крючков раздирают не только сам мозг, но и кости черепа. Мысленно он даже послал самому себе приказ умереть, чтобы прекратить эту пытку-испытание. Мысль о смерти немного приободрила его. Значит, все это рано или поздно прекратится.

Послышались еще какие-то ромейские слова. И Рыбья Кровь полетел куда-то вниз – это носильщики просто бросили его вместе с жердью на землю. Из короткого забытья его вывел ковш холодной воды на голову.

Дарник с трудом разлепил глаза. Вокруг стояло полдюжины молодых ромеев в довольно странных одеяниях. Что в них странного, Дарник, правда, сообразить не мог.

– Может, он по-ромейски понимает? – произнес командирский голос.

– Понимаешь по-нашему?! – Другой дребезжащий голос, сопровождаемый пинком, был обращен явно к князю.

– Ты из дружины гребенского князя? – по-словенски проговорил кто-то третий.

Из горла Дарника вырвался утвердительный хрип.

– Кажется, вы отшибли ему последние мозги, – снова зазвучал ромейский командирский голос. – Пускай лежит отмокает.

На какое-то время Дарника оставили одного. Он сидел связанный по рукам и ногам на голой земле и видел вокруг себя три-четыре десятка ромеев, снующих туда-сюда, что-то перенося, что-то строгая или копая. Невдалеке виднелись свежесрубленные вполне словенские избы. Хотя женщин не было видно и у многих ромеев висели на поясе мечи, на военный лагерь это все же походило мало.