Последние дни - Раймон Кено

В этом году одну вещь я нахожу странной. Никто из молодых людей еще не основал журнала. Кажется, такое происходит впервые. Сколько раз я видел, как основываются журналы! Но теперь вынужден признать, что с ними в Квартале покончено, а передовая молодежь, та, что знает в этом деле толк, больше сюда не захаживает и предпочитает кварталы более «экс-центричные»[26]. Впрочем, это ее дело; сами понимаете, основывают на моих глазах журналы или не основывают — мне от этого ни жарко, ни холодно.

Если вернуться к этому господину, то скажу, что он стал приходить в начале года — учебного года, естественно. Я волей-неволей веду счет по учебным годам: в октябре все съезжаются, в июле разъезжаются. В общем, он начал приходить где-то в октябре. В прошлом году он не приходил. Он приходит то один, то с другим господином вроде него. Оба они пожилые и гладко разговаривают. Мне кажется, что познакомились они не случайно, а потому что он так захотел. Он — это господин, которого я упомянул первым. Его зовут месье Браббан. Второго зовут месье Толю. Так вот, пусть мне это только кажется, но я думаю, что именно месье Браббан захотел познакомиться с месье Толю. Зачем? Меня это, конечно же, не касается, и все же я помню, как однажды зимой месье Браббан спросил мое мнение о том, выгорит ли его дело, а я спросил у него, что это за дело; а он тогда ответил, что это секрет. Я достал из кармана свой блокнот и ответил ему, что есть хорошие шансы, чтобы дело выгорело, но не так, как он думает. Однако он так и не сказал мне, о чем идет речь. В любом случае мой ответ был верным — это точно, что есть хорошие шансы, чтобы дело выгорело, но не так, как он думает. С тех пор я часто вижу их обоих; они приходят к половине седьмого, к семи и вместе пьют аперитив. До этого они играют в бильярд, а после приходят сюда. И так каждый день. Они болтают, и я выяснил, что месье Толю в бильярде посильнее месье Браббана. С некоторых пор они приходят втроем. Они здесь каждый день; я стараюсь сохранить для них столик, они садятся, болтают, пьют перно. Третьего зовут месье Бреннюир. Все трое напоминают старых приятелей, однако я-то знаю, что не прошло и полгода, как они познакомились, или, по крайней мере, знакомы с месье Браббаном, потому что двое других знают друг друга уже давно, поскольку один из них женат на сестре другого. Я называю их свояками, а второй называет первого предпринимателем, потому что тот предпринимает какие-то дела. Понятно, что это игра слов, и это он так насмехается. В общем, они приходят сюда втроем почти каждый день, и я подаю им перно. А они болтают. Обсуждают политику, литературу, погоду, которой следовало бы установиться, а еще ведут разговоры по поводу Ландрю. Спорт, судя по всему, их особо не интересует, а о женщинах они рассуждают, пуская сальные слюнки. Я понимаю, что спорт их не интересует, но о женщинах они могли бы говорить в другом тоне. Разговорами все и ограничивается — что до дела, то они явно поизносились, кроме месье Браббана, который, как мне кажется, бегает за молоденькими. Думаю, это зависит от звезд. Тот, кто родился под одной звездой, сохраняет силы для женщин до преклонных лет, а кто под другой — уже в молодости слабак. И так в жизни всё; мы получаемся теми или иными из-за планет и звезд. А еще нужно учитывать статистику. Естественно, статистику, связанную с лошадьми, рассматривать можно смело, поскольку она официальная, ее печатают. Но когда нужно выяснить, кто занимается любовью, сколько раз в неделю и с каких пор, тут, понятное дело, официальных цифр не будет, и мы вынуждены рассуждать отчасти наугад, без серьезной научной основы. Разумеется, если бы я захотел, я бы и здесь смог прибегнуть к статистике, но я в основном занимаюсь другим направлением науки.

Кстати, о науке; я читал статьи в газетах о немце по имени Эйнштейн и о его относительности. Это сейчас в моде, и, кажется, понимать там нечего. Я слышал, как один господин, утверждавший, будто хорошо в этом разбирается, говорил, что против фактов не пойдешь и что когда на вокзале восемь часов, то в поезде не может быть без пяти восемь, даже если он едет очень быстро. А Эйнштейн так и рассуждал. Похоже, он измеряет скорость времени по пушечным выстрелам, часам в Манчжурии и поездам, идущим во всех направлениях — от этого, в конце концов, голова кругом пойдет. Моя же система будет научной, и с помощью этой системы можно будет обеспечить себе верный выигрыш на скачках. Она будет одновременно основана на магнитных потоках, на положении планет и на статистике, а значит, если все предусмотреть, то точно выиграешь. С моей системой я отыграю все деньги, которые украли у моего отца, плюс проценты, которые натекли, а затем поселюсь в деревне, если только снова не окажусь здесь, но это уже не будет иметь никакого значения.

Если вернуться к Эйнштейну, то я слышал, как молодые люди говорили: это перевернет все принятые до сих пор представления. Но я знаю, что все повторяется, и через десять лет их младшие братья наверняка придут сюда пить кофе со сливками, и их сердца будет будоражить какая-нибудь мучительница или же великая честолюбивая цель, и относительность ничегошеньки здесь не изменит. Ведь я — философ, но никто и не подозревает, сколько может знать о мире старый официант кафе. То, чего нет, ничего не перевернет. Даже хода войны. Я провел войну здесь, помню и «готу»[27], и «Берту»[28], клиентура менялась, захаживали авиаторы и американцы, и, в общем-то, разницы не было никакой, я так и оставался официантом кафе. Этого Эйнштейн и его относительность тоже не изменят.

Если вернуться к предпринимателю, то я заметил одну любопытную вещь: он, кажется, куда более дружен с месье Бреннюиром, чем с месье Толю. Возможно, ему больше симпатичен один, чем другой, если только нет иной причины. В конце концов, я вижу в этом лишь появление у меня компании новых клиентов, верных и постоянных, что компенсирует скудость чаевых, поскольку в этом смысле наши господа не склонны к широким жестам.

В общем, они приходят, возникает публика. Приходят молодые, старики, мужчины, женщины, толстые, тощие, гражданские, военные. А я подаю им напитки. То, что я слышу, и то, что я вижу, нисколько не влияет на то, что я думаю. Я уже все повидал. То, что я слышу, и то, что я вижу, меня не касается. Я подаю им напитки и провожу вычисления. Через два-три года я закончу, моя система будет доведена до ума, и я верну состояние моего отца. После этого я удалюсь в деревню, если только не вернусь сюда, но это уже не будет иметь никакого значения.

Роэль и Бреннюир застали Вюльмара сидящим за кружкой пива.

— Терпеть не могу пиво по утрам, — сказал Роэль.

— Ваше здоровье, — откликнулся Вюльмар и опорожнил кружку.

— А я буду коньяк.

Роэль хотел его поразить, но Вюльмар и не такое видал. Бреннюир попросил кофе со сливками.