Единокровные - Виктор Михайлович Зимин

«Человека. Он такой же тёплый, как ты. Ходит, дышит, строит планы на вечер. Ничего не подозревает. И вот ― нет его. Ты сработал за Всевышнего, забрал жизнь. Но Всевышний всегда жалеет, даже преступника. Ты же сделал это спокойно и хладнокровно. Иначе у снайпера не получится. Глаз не моргнул, палец на спуске не дрогнул ― как учили. Сам ты в надёжном укрытии. Выходит, нож в спину. Разве не так?» —«Это враг, —заорал он и долго что-то доказывал. А что тут можно доказать? Только то, что где-то не всё в порядке с психикой у снайперов… Хуторские, когда забивают птицу, рубят ей топором головы. Доктор своих кур и уток только отстреливал, сказывалась снайперская выучка.

Вообще-то мужик он был неглупый и своеобразный, но характер имел скандальный и вздорный. Любил порассуждать и прихвастнуть. И очень любил своих земляков. «Где хохол прошёл, там армяну и еврею делать нечего», повторял он и был в этом твёрдо убеждён. «Ну что, хохлы, прижурилися?» говаривал он любимую присказку, разливая по стаканам водку. Пьян бывал едва ли не каждый день. Поначалу мы уживались с ним неплохо, но потом я много от него натерпелся, перешёл на Вы и никаких контактов, кроме приветствия при встрече, больше не имел.

При мне трёхмесячным щенком Доктор завёл собаку и назвал Мухой. Тогда мы ходили друг к другу в гости, у него дома с ней встретились и влюбились с первого взгляда. В отдалённом родстве Муха имела такс, была такая же растянутая и тех же размеров, но ушки у неё были стоячие, так что может это были и какие-нибудь болонки пегой со светлыми подпалинами масти. Доктор был к ней очень привязан и ревновал ко всем без разбора. Постоянно чему-то учил, особенно в подпитии, пока держался на ногах. «Муха туда, Муха сюда, Ко мне, Пошла вон». Муха реагировала спокойно, то– есть чаще всего не обращала внимания, а от пинков уворачивалась. Она была сильнее его.

Потом Доктор засыпал, и Муха отправлялась ко мне. У него часто бывали гости, и когда они набирались, обычно к вечеру и ночью, Муха оставалась у меня ночевать, а утром возвращалась к себе, заслышав Докторское «Муха! Муха! Муха, домой!», поднимался он рано. Опасаясь ревнивых Докторских притязаний, я никогда её не кормил, иначе бы она вообще не ушла. «Муха, домой!» говорил и я ей, заслышал призывы Доктора. «Скорей! Скорей!». И она нехотя уходила, потом прибавляла скорости и добиралась огородами, появляясь в доме с тыла, так что Доктор долгое время ничего не подозревал.

Дома у меня тоже была собака, стафф-терьер, сначала Сварог, потом Мерлин. Сварог был личность выдающаяся, очень умный и какой-то вочеловеченный. Расул Гамзатов про лошадь вспоминал: «Старики говорят, что лошади совсем немного не хватило, чтобы стать человеком». Так и Сварогу. Он всё понимал, и не то чтобы слушался, а соглашался. Уши у него были обрезаны, как полагается, а хвост купирован, как стаффам не полагается; часть хвоста ему отгрызли его братья и сёстры ещё в младенчестве в многочисленном помёте (14 щенков), поэтому пришлось купировать, чтобы не торчал кривой огрызок. Был он очень породистый, но на редкость некрасивый. То-есть, это был могучий пёс идеальных статей, но лицо у него было некрасивое. Никогда я среди собак не видел, чтобы кто-то так откровенно смеялся, как Сварог. Но когда я впервые стал этому свидетелем, я испугался. Мне вспомнился Квазимодо. Лицо его исказила страшная гримаса, он крутанулся, скользнул в воздух, стелясь по траве, мелькнул как тень, выписав круг, и вернулся ко мне. И всё та же гримаса. Я подумал, что ему плохо. Мы сделали по шагу навстречу друг другу. Он поднялся на задние лапы и положил передние мне на плечи. Я заглянул ему глубоко в глаза и понял – Сварог смеётся. Сварог хохочет. Я тоже его обнял, положив руки чуть пониже передних лопаток, и мы сделали круг почти как в вальсе. Но танцоры из нас были никудышние, он отдавил мне ногу, и мы это занятие прекратили.

Каждый вечер мы выходили со Сварогом на прогулку. Он бежал впереди меня метров но 100-150. Останавливался, оглядывался, чтобы выяснить, на месте ли я, и уходил дальше. Этого зазора между нами в 150 метров хватило, чтобы проложить ему дорогу в вечность. Вот Сварог замер статуэткой на холме на фоне предзакатного розовато-сумеречного неба, вот, подкошенный, сложился и упал почти одновременно с громом выстрела. Застрелил его двадцатилетний балбес, горе-охотник, браконьеривший по зайцу в конце февраля, месяце, давно запретном для всяких охот, совсем скоро должны были появиться зайчата– мартовички. Он принял его за шакала. Монолитного Сварога, как минимум, вдвое больше шакала по габаритам, с обрезанными ушами и купированным хвостом, он принял за шакала. Тупость и алчность редко знает границы…

Потом в доме появился Мерлин, нескладный трёхмесячный щенок, и было лето, и мы с ним тоже ходили на прогулку по тем же местам, что и со Сварогом. Муха об этом немедленно проведала и составила нам компанию. Но об этом тут же узнал и Доктор. «Муха, домой! Домой! Домой, сволочь!» надрывался он. «Ты зачем её зовёшь?» вопил он уже мне. «Я её не зову. Муха домой!» махал я на неё руками. Муха останавливалась, нехотя поворачивалась, исчезала, а метрах в двухстах снова появлялась рядом, из камышей слева или из пахотной борозды на поле справа. И я был вынужден избрать для прогулок иной маршрут, через поля с противоположной стороны. Муха не видела, как мы выходили из дома, и Доктор утихомирился.

Потом Доктор серьезно заболел, почти помер. Увезли его в город, там откачали, и он пошёл на поправку, но возвращался к жизни долго. Муха в эти несколько месяцев ночевала у себя дома, это уже вошло у неё в привычку, пьяных компаний там теперь не было. Но каждый день приходила ко мне. Бывала с нами и на прогулках, когда хотела и не была занята собственными делами.

…Утро. Солнце. Прохладный ветерок. Деревья и трава в росе. Благодать и тишина в округе.

«Тишина, ты лучшее

Из всего, что слышал»

Б. Пастернак

Я сижу во дворе и что-то мастерю. Слева из-за угла дома появляется Муха. Тащит полуобглоданную рыбину с себя в длину. Устраивается напротив меня, между нами кладёт рыбину, копчёного толстолобика. Садится и на меня смотрит. «Что такое, Муха?» спрашиваю я. Она в нетерпеливом движении привстаёт на задних лапах, поднимая передние, и тут же