Князь Рысев - Евгений Лисицин

— Не меня ли, часом?

Перо из моих рук кануло в небытие, а вот пальцы нежно касались ее взмокшей киски. Вспоминая бурную юность, массировал ей клитор, двумя пальцами проник внутрь — Катька не спешила отвечать, и пришлось влепить ей еще раз по круглой, сочной заднице.

Она как будто бы только этого и ждала, выдохнула.

— Н-нет. Я н-не знаю, зачем мы… пришли. Я…

Она вдруг покраснела, как маков цвет, тяжко и часто задышав. Золотистые капли пота побежали по красивому, обнаженному телу — я едва давил в себе желание вырвать ее из плена этих сетей и присвоить, как законную добычу. С оттяжкой отвесил вытянувшемуся соску щелбан, слушал полные страсти выдохи. Ей не больно, ей нравилось, но гордость мешала признаться в том, что она сейчас готова вся растаять в моих руках.

— Я… пришла за тобой… а ты вон… такой… какой… ах! — Все ее тело вдруг задрожало, будто сжимаемое спазмами. Сладко зажмурившись, она вдруг обмякла, и я понял, что больше ничего нового она мне не скажет.

— Идем, — оглянувшись через плечо, бросил Кондратьичу, наклоняясь и поднимая маску Катьки. Ей она ни к чему, а нам может очень даже пригодится. Вторая и запасная нашлась в сумке — протянул ее Ибрагиму прямо на ходу.

Старик крякнул, боясь произнести хоть слово, но маску взял, тут же примерил. Она была ему маловата, но я был уверен, что от желтой дряни она его защитит.

Как и меня.

Свора крыс, притаившаяся в углах и под шкафами, смотрела на нас, провожая взглядами. Мне казалось, что они нападут, ударят в спину — разве можно чего-то иного ждать от крыс? Мы бежали с Кондратьичем, будто позабыв обо всем на свете. Я обернулся, ожидая увидеть опасность.

Но позади были коридор, небольшая гостевая, всеми покинутая зала, а мы еще живы.

Я пихнул старика в ближайшую комнату, захлопнул резную дверь. Вдруг ощутил, как меня будто оставили все силы разом. И к чему только на глаза попалась широкая, роскошная кровать, прикрытая балдахином с рюшками? Дойти до нее и рухнуть в мягкие объятия одеял стало задачей номер один.

Кондратьич чертыхался так, что бесово войско могло обыкаться. Плюхнулся на стул у самой двери, случайно смахнул со стола вазу — та не выдержала встречи с полом, разбилась.

— Ох, барин, всякого нечистого я на своем веку повидал, но такой вот мерзости…

Я был согласен. Броня из живых крыс? Мерзопакостней и не придумать!

— А ловко ты с девкой-то. Батюшка твой, да и я признаться, думали, что ты в этом деле тюфяк. Мнешься, краснеешь, боишься подойти — а ты эвано как ладно справил!

Его похвала показалась мне до безобразия приятной и…

Ладно, с этим потом решим, надо убираться отсюда. Натянем маски на рожи. Если эти любители команды «газы» нам встретятся, так я скажу, что взял пленника. В кино оно так точно завсегда срабатывает.

Встал с такой неохотой, будто на работу в субботу, и вдруг осознал, что со стен на меня смотрит Майя. На портрете художник решил наградить ее надменным взглядом, вздорно поднятым носиком и чуть прикрытыми глазами.

И снял очки.

Без очков ей точно хуже.

На второй картине была изображена Майя-малютка — такой она была лет десять назад. Стояла в обнимку с маленькой, задорной Алиской. Из-за их спин выглядывала голова насупившегося на весь мир мальчишки. Я, что ли?

Теперь я видел плеяды плюшевых медведей и зайцев, гордо восседающих на книжных полках. На столе небрежно валялся учебник французского, под ним — тоненькая книжица женского романа.

Рука вдруг наткнулась на утонувшую посреди подушек и одеял тетрадь. Дневник — гордо гласила узорно выведенная надпись на обложке, и этим было все сказано.

Мы были в святая святых.

Личной комнате Майи…

Мамы с самого детства учат нас, что воровать, врать, драться и читать чужие дневники с письмами нехорошо, и мы согласно киваем, признавая их правоту.

Нехорошо.

Но что делать, если по-другому не получается?

Грешно, сказал я самому себе, перелистывая первую страницу, но мы обязательно как-нибудь потом покаемся. Ибрагим бросил на меня то ли осуждающий, то ли вопросительный взгляд.

— Барин, бежать надыть, пока Менделеевы-то не того этого и ага! — своеобразно выразился он, вставая со стула. У него-то гораздо лучше, чем у меня получилось — и где только старик столько сил брал?

— Цыц! — велел, углубляясь в чтение. Что планировал вычитать, и сам не знал. Информацию, любые крохи которой мне могли бы пригодиться. Спросите, почему я не забрал дневник, чтобы прочитать его в безопасном месте?

Хороший вопрос, хотел бы я сам знать на него ответ. Как будто никто из нас никогда не делал глупостей…

Детские годы волновали меня мало, я пролистывал их почти не глядя. Но пару моментов все-таки выхватил — Федечка, как звала меня в своих записях Майя, ездил вместе с ней в Крым. Где она слегла от жуткой простуды, а я сам готовил ей чай и приносил в постель. Второе — наше общее знакомство с лиской-Алиской. Рыжеволосая девчонка утащила у Майи кошелек, мне умудрилась задать хорошую трепку, но была поймана слугами.

Интересно, но пока неважно.

Сопливую юность почти не смотрел, хотя интуиция подсказывала, что там-то самый сок!

С возрастом у черноволосой красавицы менялся почерк и мысли. Легкость первых страниц, написанных в восемь лет, сгинула в серьезности совершеннолетия. Майя планировала жизнь, доверяя самое сокровенное лишь дневнику. Что политика боярских родов с их дуэлями, правом на вторжение, соревнованием за власть при дворе ей чужда. Вместо грязи интриг девчонка жаждала приключений. Все еще в сопливой манере, но уже не так наивно, как раньше.

Магия, пробудившаяся в ней годам к двенадцати, соответствовала роду и была связана с огнем. Воу, а девчонка-то горяча не только внешне. Знать бы еще, в чем эта ее магия проявляется. Уметь пердеть огнем — уже не так круто…

Я прикусил себе язык. Вспомнил, как желал увидеть магию, а Менделеевы и рады были показать. Благодарю покорно, можно было бы и обойтись…

Ага, а вот и то, что уже горячее. Колба Безумств. Я глянул на Ибрагима, что в просторечии своем обозвал ее кодлой, и отрицательно покачал головой.

— Ибрагим, — вдруг заговорил я. — Колба, из-за которой весь сыр-бор… что она дает? Что это?

— Як что, барин? Абы ты не знашь? Да то же самое, что и Шпага первого чемпиона да Кошкино кольцо, будь оно не в ладах!

Мастер-слуга в сердцах плюнул, а я закусил губу. Ладно, если верить записям Майи, то по преданиям биси, что у сибирских горняков в соседях, однажды смешали талант и усердие, а получилось безумие. А так как удержать подобное можно только в чем-то безупречном, то огранили особую алмазную колбу.