Дети Робинзона Крузо - Роман Канушкин

— Ну, мам, меня не было всего неделю... Ну, да, конечно, ты права...

Так... суп готов. Теперь его лучше накрыть и дать настояться минут пять — вообще пальчики оближешь. Какое замечательное слово — жратва! Особенно, когда ты сам руководишь взаимодействием между ней и своим организмом. Есть более пресное слово — еда. И это от лукавого. Человеку в день достаточно плошки супа. Нет, йогическая горсть риса в неделю — совсем другая тема. Любому человеку, обычному. И чем разнообразнее она будет, тем лучше. Но количество все равно прежнее — плошка.

— О, ничего себе! — вставил Миха своевременную реплику.

Плошка супа, остальное — от лукавого. Нервный жор, страхи, раздерганность, самый прямой и быстродейственный способ получения непосредственного удовольствия. И все — человек попал! Еда — Ее Величество жратва! — становится способом нивелирования постоянного стресса. И пошло-поехало: диеты, калории и свисающие пласты жира вдоль туловища. Чем забиты мозги?! Нервными знаками: «мне это нельзя», «я на диете», «так, а сколько здесь калорий?», «нельзя, но... если только сегодня», «а, катись оно все — у меня такая конституция», «чего уж тут поделаешь», «не поем горячего — зверею»... Отсутствие подлинной внутренней активности — и плюшки, плюшки, плюшки... Влюбленные не обжираются. Как и идущие на Эверест. Им это ни к чему, они заняты более интересными вещами. Их дух беседует с радостным и свободным от нервного голода телом. О, сколько радости дарит вам такое тело! Тогда-то вы начинаете понимать толк в жратве. Право побаловать себя седлом барашка с брусничным соусом или хорошим стейком с красным вином абсолютно легитимно. Съешьте хоть целого омара или казан плова. Если ваш ум принял идею достаточности плошки супа — вы непобедимы. Потому что все ваши фэт-проблемы есть атака вашего же собственного беспокойного ума. Выключите этого засранца, он мешает вам наслаждаться жизнью. Не спасайтесь тем, что при такой работе, таких нагрузках надо хорошо кушать. Не надо! Отбросьте костыли. «Сижу не жрамши» великой балерины — вот и вся история про нагрузки. Только фэт-атака началась еще раньше: этот засранец уже покрыл жирком комфорта вашу душу, фальсифицировав подлинные желания и притушив ваш огонек. Камон, бэйби, лайт май файер! Иначе вас ждет либо взрыв, либо превращение в дремлющий кусочек мяса. Оба варианта унылы и потому неприемлемы. Так что выключайте! Седовласый учитель, которого Миха очень уважал, водил его когда-то по высокогорным перевалам, и они брали с собой лишь плитки шоколада и айран. Он и рассказал Михе о плошке супа. Более того, как человек абсолютно рациональный, учитель привел и практичный довод — это выгоднее: небольшое количество качественной еды стоит меньше килограммов дешевой колбасы. И Михин сегодняшний суп тому доказательство. Так что и финансовые костыли отброшены, за несостоятельностью. Примите эту идею — станьте непобедимы. Позвольте вашему телу, между прочим, единственному по-настоящему верному другу, одарить вас радостью. И — приятного аппетита!

«Неплохое вышло эссе о... — Миха усмехнулся, — медитативном воспитании ума? Не иначе, — Миха бросил взгляд на плитку шоколада «Риттер». — Такой вот хитроумный первый шаг к выключению внутреннего монолога...»

— Ты меня не слушаешь?

— Почему, мам, слушаю.

— Ну, вот, я ему и дала твой телефон. Не мобильный, конечно, а автоответчик. Как ты разрешил.

— Спасибо.

— Ты б перезвонил ему. Все-таки твой детский друг. Сколько вы не виделись-то?

— Давно.

— Вы же у меня здесь росли. Чертенята. Ваша троица была неразлучной. И прилично нас всех помучила.

— Это правда, мама.

— Ванечка Икс, а еще Игорек... Как вы его звали, Джон? Джонсон?

— Да, Джонсон.

— Все хотела тебя спросить, почему вы придумали себе такие странные прозвища?

— Теперь уже никто не помнит.

— И почему перестали видеться? Как-то вдруг?

— Этого тоже никто не помнит. Просто.

— Икс... он... что... говорят, крепко закладывал? В смысле, выпивал?

— Я не знаю, мам. Даже сплетни уже быльем поросли. Это правда было очень давно.

— А Джонсон твой молодец. Опять журнал вон с ним на обложке. И опять открыл новый ресторан.

— Да, он молодец.

— Ладно... Рада, что ты хорошо съездил. Выберись к нам с отцом, мы ведь скучаем.

— Я тебя целую, мама.

— Я тебя тоже, мой мальчик.

Телефонная линия разомкнулась. И даже привычных коротких гудков не последовало — мобильная связь.

Миха снова бросил взгляд на плитку шоколада у края столика, рядом с автоответчиком. Судя по показанию дисплея, за неделю скопилась уйма сообщений. 23, что в сумме дает 5. Привычные цифры, перебравшиеся сюда из детства. Миха дотронулся рукой до виска — перед глазами промелькнуло что-то... Что-то на периферии внутреннего зрения. Неуловленное и... странным образом неприятное.

Мама не совсем права. Неразлучной была не троица. Их было четверо. Еще — Будда. И, конечно, самое странное прозвище — у него. Только тогда, очень давно, взрослые наложили на это негласное табу. И неразлучной стала троица. Миха подумал, что если б дело происходило в романе, конец их дружбы был бы обозначен моментом, когда пропал Будда. Как обычно в книжках. Только на самом деле, все было не так. Они еще дружили несколько лет. Несколько лет почти счастливой до пронзительности мальчишеской дружбы. Как будто ничего не случилось. И вот справляться с этим было самым сложным.

Миха утопил клавишу «messages» автоответчика. Последовал длинный сигнал — сейчас он прослушает оставленные сообщения.

Не менее странными были их игры. Одни Незримые Автобаны Джонсона чего стоили. Или — Темные линии... Миха улыбнулся, но быстрая складка тенью залегла у переносицы: Темные линии — пугало детей-провидцев из фантастических фильмов... Интересно, что бы они все делали, если бы Будда тогда у всех на глазах не сел в поезд? Что бы они потом делали, взрослые, с их табу? Потом, когда выяснилось, что это не совсем игра. Вернее, совсем не игра.

Складка-тень расправилась. Включился автоответчик. Побежали накопленные сообщения. Миха весело проговорил «О-у-у!», услышав голос своей новой знакомой. Смешная... Подумал, что пора заняться эссеистски обоснованной плошкой супа.

Сообщение от Икса оказалось пятым по счету. Странным образом, это не удивило.

— Мих, привет, — прозвучало после нерешительной паузы, и Миха подумал, что человек, сказавший это, то ли смущен, то ли... не очень хотел бы сейчас звонить. — Это Иван Лобачев, если помнишь такого. Ну, в общем... Икс. Я, — говоривший словно бы устало вздохнул, — телефон у матушки твоей взял. Сколько не виделись-то? Да... Я знаю точно — семнадцать лет. Вот. Слушай, тут... — и снова вздох, — дело есть одно. Это... Это очень важно. Ты извини за беспокойство, но... Позвони, в общем. — Икс всегда отличался умением мямлить. — Значит, домашний прежний, но я напомню, и мобильный...