Чертовы котята - Леена Лехтолайнен

— Скоро исполняется девять.

Я сглотнула. Мальчик был ровесником моей сестры Ваномо.

— И куда ты собираешься его спрятать?

— В безопасное место. Хочу увезти его в Тоскану в монастырь к брату Джанни, в смысле, к Яану Ранду.

Я изумленно уставилась на Давида. Он снова собирался сделать ошибку.

— Разве ты не знаешь, что Яан Ранд — педофил? И намерен доверить ему своего сына?

— Ты, оказывается, уже в курсе этой его слабости? — Борода Давида дрогнула: он улыбнулся. — Он выбрал свой способ борьбы с пороком. Кроме того, Яан предпочитает девочек, а не мальчиков, так что в монастыре Сан-Антимо Дейвидасу ничего не грозит.

Я вспомнила льняные кудри и белое монашеское одеяние брата Джанни. К Ваномо я бы его на пушечный выстрел не подпустила!

Отвернувшись, я попыталась укрыть лицо от нового порыва ветра. Давид придержал руками свою шапку. Я замерзала, а в таком состоянии спускаться на горных лыжах еще более опасно. Правая щека, травмированная в детстве, совсем онемела. Тонкая шерстяная шапочка, надетая под шлем, нисколько не грела.

— Зачем ты устроился водителем к какому-то Шагалу?

— У меня к тебе тот же вопрос: а ты что делаешь в свите Ивана Гезолиана? Ты была связана с Юрием Транковым, который работает на Уско Сюрьянена, но это все, что я знаю.

— Я и понятия не имела, что Юлия Герболт — дочь Гезолиана. Узнала только вчера вечером. Я устроилась к ней телохранителем, потому что мне была нужна работа. На банковском счету у меня, знаешь ли, нет ворованных денег, на которые можно ездить по всему миру.

Давид придвинулся ближе, загородив меня от пронизывающего ветра. Я заметила, что борода и усы у него настоящие, натурального цвета. И не сопротивлялась, когда он привлек меня в свои объятия.

— Хилья… нам надо поговорить. Я живу в Лейсене в многоэтажном доме. Приходи вечером, если сможешь. Я не работаю водителем Шагала постоянно, а нанялся к нему совсем недавно. Его настоящий водитель получил три месячных оклада за то, что якобы сломал запястье, а врач — десять тысяч франков за фальшивый больничный лист. Я знал, что Гезолиан собирается сюда приехать, но о тебе и понятия не имел. И поразился, увидев тебя.

На вершину поднималась группа из четырех человек: двое мужчин со спутницами, все в горнолыжных костюмах и темных очках. Они не показались мне опасными, и все же не хотелось, чтобы кто-то видел, как я обнимаю Давида, и я отстранилась.

— Как мне тебя найти в этой деревне? Я понятия не имею, какие у Юлии планы.

Мы стали спускаться. В горнолыжных ботинках это было гораздо труднее, чем подниматься, приходилось изо всех сил напрягать мышцы ног и пресса, чтобы не потерять равновесие и кубарем не скатиться вниз. Давид шел за мной и, когда мы разминулись со встречными, остановился и назвал адрес. Я достала телефон и попыталась записать, но это тоже оказалось непростой задачей: замерзшие пальцы не слушались, аккумулятор садился прямо на глазах.

— Я постараюсь прийти. Но если не получится, хочу спросить у тебя одну вещь: зачем ты приготовил мне то кольцо? Откуда ты узнал, что у моей мамы было точно такое же? Или это и есть то самое?

— Расчувствовался в какой-то момент. Захотел, чтобы у тебя осталось что-нибудь на память обо мне. Это другое кольцо, я заказал его по фотографии. Я ездил в Сиунтио, разговаривал с бывшими одноклассницами твоей мамы и взял у одной альбом с фотографией твоей мамы в молодости. И заказал такое же кольцо.

— Зачем ты разговаривал с Тииной Мякеля? Я виделась с ней, она рассказала о твоем визите и передала ту глупую байку, которую ты ей скормил.

— Твой отец не будет вечно сидеть в тюрьме. — Давид ласково погладил меня по щеке рукой в перчатке. — Однажды он выйдет на свободу. Я хочу понять, насколько он может быть опасен.

— А тебе не приходило в голову, что я вполне могу сама разобраться со своими проблемами? Прежде чем лезть в мои дела, наведи порядок в своих!

Наконец-то я вышла на ровное место и направилась к своим лыжам. Теперь крепления пристегнулись легко. Давид подошел ко мне, когда я уже стояла на краю склона, готовая оттолкнуться и поехать вниз.

— Хилья, подожди! Я ведь желаю тебе только добра!

Я не ответила, лишь немного согнула колени, оттолкнулась и рванула по склону вниз. По-хорошему сначала следовало размяться, но внутри меня клокотала ярость, казалось, даже разогревшая мышцы. Встречный ветер гасил скорость, я без проблем преодолела первый склон и выкатилась на пригорок. За ним начинался настоящий спуск. Народу почти не было, видимо, люди всерьез отнеслись к предсказанной буре. Я старалась сильнее наклоняться вперед и неслась сломя голову.

Мысли путались, упоминание Давида об отце ясности не прибавило. Тот ведь был приговорен к пожизненному заключению, хотя не в настоящей тюрьме, а в закрытой психиатрической лечебнице, откуда ему уже дважды удавалось бежать. Интересно, а таким заключенным дают условно-досрочное освобождение? Возможно, мне никто не сообщил о том, что он уже вышел или его скоро выпустят, — ведь я уже была совершеннолетней, к тому же мне лично он не делал ничего плохого. Может, Саара Хуттунен что-нибудь знает? В документах Ваномо написали, что отец неизвестен, хотя на самом деле все знали, что им был беглый заключенный Кейо Куркимяки, бывший Суурлуото.

Я доехала до конца склона, умудрившись ни разу не упасть. Интересно, Юлия специально заманила меня на такую опасную трассу? Шлем, конечно, защитит голову, но ведь случиться может что угодно. Может, Юлия действовала по указанию своего отца? Желая отомстить, Гезолиан наверняка начал бы с меня, а потом очередь дошла бы и до Давида.

Склон кончался обрывом, и я резко затормозила, подняв целое облако снежной пыли. Поворот налево, немного в гору, теперь снова надо притормозить… Передо мной возник обледенелый участок, лыжи вообще не держали, я резко наклонилась вперед. На крутых склонах всегда надо наклоняться вперед. Следующий поворот удался лучше, лыжи легко повернули в нужную сторону. Скорость упала, теперь я могу хотя бы упасть и таким образом остановиться, не покалечившись, хоть и принеся в жертву гордость. Так я и сделала. Теперь надо успокоиться и перевести дух. Надо мной расстилалось яркое синее небо без единого облачка. Хорошо, что на мне темные очки, иначе солнце ослепило бы меня. Щеку снова начало жечь. Однажды в марте, когда мне было лет десять, мы с дядей Яри отправились на подледную рыбалку. Стоял тридцатиградусный мороз, дул ветер, зато клев был отличный. Мы поймали кучу окуней и радовались, что сможем испечь великолепный пирог с рыбой. Правда, за этот пирог я заплатила обморожением щеки первой степени.

Двое мальчишек летели с горы, выделывая различные трюки на лыжах с таким мастерством, что сразу становилось понятно: кататься они явно начали раньше, чем говорить. Ребята остановились возле меня и что-то спросили по-французски. Я ответила по-английски, и тогда один из них поинтересовался, не нужна ли мне помощь. Я вежливо отказалась, тихо радуясь, что Юлия не видит, как я тут ковыляю.