Убитая пирамида - Кристиан Жак

– А вы из какой провинции? – поинтересовался зубной врач.

– Следствие здесь веду я.

Перед помостом шли два запряженных быка. Тот, что постарше, улегся на землю и отказывался идти дальше. «Прекрати прикидываться мертвым», – заорал погонщик. Виновник с опаской взглянул на него, но не двинулся с места.

– Ударь его, – приказал Кадаш.

– Постой, – вмешался Пазаир, спускаясь с помоста.

Судья погладил быка, дружески похлопал по могучей шее и с помощью погонщика попытался поставить его на ноги. Убедившись, что ему ничего не грозит, тот повиновался. Пазаир сел на место.

– Вы очень чувствительны, – съязвил Кадаш.

– Ненавижу насилие.

– Но ведь оно иногда необходимо. Египту приходилось сражаться с захватчиками: люди отдали жизнь за наше нынешнее благополучие. Вы же не станете их осуждать?

Пазаир сосредоточился на прогоне скота, писец считал. При подведении итогов оказалось, что быков на одного меньше, чем значилось в заявлении владельца.

– Это недопустимо! – взревел Кадаш, его лицо налилось багрянцем. – Меня обкрадывают в собственном доме, и никто не хочет выдавать виновного!

– Ваши животные наверняка помечены.

– Разумеется!

– Вызовите людей, которые их метили.

Их было пятнадцать человек; судья допросил каждого по очереди, не дав им возможности поговорить друг с другом.

– Нашел я вашего вора, – объявил он Кадашу.

– Его имя?

– Кани.

– Я требую немедленного суда.

Пазаир согласился. В качестве присяжных он выбрал одного погонщика быков, пастушку, писца, ведавшего учетом скота, и одного из стражников имения.

Кани, и не думавший скрываться, добровольно предстал перед помостом и выдержал гневный взгляд Кадаша. Это был грузный коренастый мужчина с темной кожей, собранной в глубокие складки.

– Признаете ли вы свою вину? – спросил судья.

– Нет.

Кадаш ударил тростью по земле.

– Разбойник, еще и наглец! Пусть его накажут немедленно!

– Помолчите, – приказал судья. – Если вы будете мешать, я прерву заседание.

Лекарь раздраженно отвернулся.

– Вы клеймили быка из стада Кадаша? – спросил Пазаир.

– Да, – ответил Кани.

– Животное исчезло.

– Он убежал от меня. Вы найдете его на соседнем поле.

– Откуда такая небрежность?

– Я не погонщик быков, я садовник. Настоящая моя работа состоит в поливке небольших участков земли; целыми днями я таскаю на плечах коромысло и выливаю на растения содержимое тяжелых кувшинов. Вечером я тоже не знаю отдыха – мне надо поливать самые прихотливые растения, приводить в порядок оросительные канавы, укреплять насыпи. Если вам нужны доказательства, посмотрите на мой затылок – на нем следы двух абсцессов. Это болезнь садовника, а не погонщика быков.

– Почему вы сменили работу?

– Потому что я попался на глаза управляющему Кадаша, когда приносил овощи. Меня заставили заниматься быками и забросить сад.

Пазаир вызвал свидетелей. Была установлена правдивость показаний Кани, и суд оправдал его. В качестве возмещения по распоряжению судьи беглый бык переходил в его собственность, кроме того, Кадаш должен был выдать ему солидное количество продовольствия за потерянные рабочие дни.

Садовник поклонился судье, в его глазах Пазаир прочел глубокую благодарность.

– Принуждение крестьянина к смене вида деятельности – серьезное правонарушение, – напомнил он хозяину имения.

Кровь прилила к лицу зубного лекаря.

– Я не виноват! Я ничего не знал – пусть мой управляющий получит по заслугам.

– Вы знаете характер наказания: пятьдесят палочных ударов, лишение должности и возвращение к статусу простого крестьянина.

– Закон есть закон.

Управляющий предстал перед судом и не стал ничего отрицать; он был осужден, а приговор незамедлительно приведен в исполнение.

Когда судья Пазаир уходил из имения, Кадаш не вышел попрощаться с ним.

Смельчак спал у ног хозяина и видел во сне чудесный пир, а Северный Ветер, отведав свежего корма, стоял на страже у дверей конторы, где Пазаир с самой зари разбирал текущие дела. Его не удручало обилие сложностей, наоборот, он был полон решимости наверстать упущенное время, ничего не оставив без внимания.

Секретарь Ярти пришел ближе к полудню, с перекошенным лицом.

– У вас подавленный вид, – заметил Пазаир.

– Опять ссора. Моя жена невыносима; я на ней женился, чтобы она меня вкусно кормила, а она отказывается готовить! Так существовать невозможно.

– Подумываете о разводе?

– Нет, из-за дочери; я хочу, чтобы она стала танцовщицей. У жены другие планы, которые меня не устраивают. И никто из нас не собирается уступать.

– Боюсь, положение безвыходное.

– По-моему, тоже. Как ваше расследование у Кадаша? Все нормально?

– Я как раз дописываю отчет: бык найден, садовник оправдан, управляющий осужден. По-моему, лекарь тоже замешан, но этого я не могу доказать.

– Не трогайте его – у него связи.

– Обеспеченные клиенты?

– Он лечил самые достославные рты; злые языки поговаривают, что его рука не столь тверда, как прежде, и что лучше к нему не ходить, если хочешь иметь здоровые зубы.

Смельчак зарычал, хозяин успокоил его лаской. Такое поведение пса означало умеренную недоброжелательность. Он с первого взгляда невзлюбил судейского секретаря.

Пазаир наложил свою печать на папирус, где были перечислены его выводы по делу об украденном быке. Ярти любовался тонким и ровным почерком судьи; он выводил иероглифы без малейшего колебания, твердо и решительно облекая свою мысль в замысловатые знаки.

– Надеюсь, вы не стали выдвигать обвинение против Кадаша?

– Конечно, стал.

– Это опасно.

– Чего вы опасаетесь?

– Н-не знаю.

– Изъясняйтесь точнее, Ярти.

– Правосудие – дело сложное…

– Я так не считаю: по одну сторону – истина, по другую – ложь. Стоит хоть на пядь уступить последней – и правосудия больше нет.

– Вы так говорите, потому что молоды; с опытом ваши суждения станут не столь резкими.

– Надеюсь, что нет. В селении многие приводили ваш аргумент; мне кажется, он несостоятелен.