Темза. Священная река - Питер Акройд

Те, кто склонен верить в дух места, должны принимать во внимание эти геологические градации и сдвиги. Нет причин сомневаться, что человеческое сознание меняется в зависимости от того, глина у нас под ногами или мел, пусть даже механизм этих изменений нам непонятен. Можно поразмышлять о том, существует ли различие отзвуков между оолитами Котсуолдс и песчаником Клифтон-Хэмдена. К каким выводам приводит сравнение глины Вулиджа, содержащей окаменелости, с песчаным галечником Блэкхита? Имеет ли значение, что обитатели низовий Темзы ходят по остаткам древних лесов? Оказывает ли огромное болото, находящееся под Долиной Белой Лошади, влияние на людей?

Самые ранние жители долины Темзы верили во внутреннюю силу, присущую камню, и создатели гигантских британских памятников считали необходимым использовать для своего предприятия какой-то определенный вид камня. Разные его типы, взятые из разных мест, неодинаковы по воздействию и по ассоциациям. Люди из древних племен были, возможно, более чутки к природному миру и ощущали то, что в XXI веке обитатели долины Темзы не замечают или отвергают.

Есть, например, основания считать, что люди, жившие севернее Темзы, в свое время отличались от тех, кто жил к югу от реки. Во многом это может быть связано с племенными особенностями, с особенностями графств и общей разъединенностью; но земля как таковая – ее топография и геология, – возможно, тоже сыграла свою роль. В прошлом разница между севером и югом была, конечно, более заметна. В начале XX века один историк региона Темзы много лет исследовал песни и обычаи приречных жителей. В книге “Народные песни верхней Темзы” (1923) Альфред Уильямс пишет, что в Уилтшире и Букингемшире – графствах, прилегающих к Темзе с юга, – люди “несколько более шумны и непосредственны, они здоровей, выносливей, сильней, прямей, решительней и чуть менее музыкальны”; напротив, жители Глостершира и Оксфордшира к северу от Темзы “добрей, покладистей, мягче, но при этом слабей, податливей и менее стойки”. Северяне более утонченны и артистичны, чем южане, но “у них нет того упорства и той внутренней независимости”.

Сходные тенденции подмечали и другие наблюдатели. В XIX веке в северных графствах главным развлечением был танец моррис[13], тогда как в южных – борьба и фехтование. Ни в одном из графств южнее Темзы пристрастия к танцу моррис не отмечено. При этом к северу от реки преобладает мягкий котсуолдский камень; камень юга – кремень и кирпич. Прослеживается некая человеческая преемственность: те же самые различия в темпераменте и характере обнаруживались в древности между англами к северу от Темзы и саксами к югу. Определенная связь, возможно, существует и с особенностями законодательства: различия между датскими и саксонскими установлениями по ту и другую стороны Темзы вели к различиям в поведении.

До сравнительно недавнего времени в определенных районах, несомненно, сохранялся более или менее одинаковый состав населения. В середине XIX века жители окрестностей Чилтерн-хиллз были “менее культурны”, чем их соседи, местность слыла в то время “дикой”, и здесь встречались народные названия вроде “Адской Дыры” или “Виселичного Луга”, каких не увидишь ни на одной географической карте. При этом Джеймс Торн, автор истории Темзы, озаглавленной “Прогулки по речным берегам” (1847), пишет, что “эта грубость не пересекает Темзу” и что “беркширцы цивилизованней”, но при этом наделены “решительностью” – той самой, которую полвека спустя отметил Альфред Уильямс.

Однако наиболее очевидное и характерное различие можно было обнаружить в самом Лондоне, где разделяющее присутствие Темзы породило в свое время две весьма различные зоны человеческой деятельности и два типа личности. В XIX веке это очень ярко показал Чарльз Маккей в книге “Темза и ее притоки” (1840), где он пишет о южнобережных людях, что “прогресс цивилизации не отразился на них никак… за тысячу лет они сумели лишь сменить шалаши на лачуги и на этой точке остановились”. На северном берегу, говорит он, строят железные дороги и вводят иные усовершенствования, но к югу от Темзы все как было, так и остается. Можно, конечно, объяснять это действием случайных топографических обстоятельств и ссылаться на обилие на южном берегу болот и пустошей, которые теперь во многом застроены благодаря неумолимому ходу цивилизации, – но никакой случайности тут точно нет. Причина – в глубинной природе места, формированию которой способствовала река. Интересно, что в IX веке король Альфред заявил, что, когда он сел на трон, к югу от Темзы не было или почти не было ученых людей. Жители разных берегов эстуария Темзы и сейчас очень плохо знают друг друга.

Есть и языковые различия. Южнее Темзы шелковник трехлистный называют водяной лилией, севернее – кувшинкой. Нивяник обыкновенный в Уилтшире известен как собачья или конская маргаритка, а на другом берегу, в Оксфордшире – как лунная маргаритка. Река всегда была рубежом.

Исток реки – зачарованное место, где проходит граница между царствами зримого и незримого. Он нередко считается святилищем, охраняемым духами юной воды. Влагу, проистекающую из темных земных глубин, можно, помимо прочего, рассматривать как образ человеческого бытия, возникающего из неведомого. Мы следим за тем, как поток выходит из тьмы, из глухой впадины, на свет открытого дня. Это метафора рождения и смерти, начала и конца. Вода как таковая символизирует начало всякого живого существа. Путешествие к истоку – это путешествие вспять, за грань человеческой истории. От истока исходят сила и чистота. От него веет молодостью. Так возникает миф об источнике вечной юности. Это – fons et origo[14]. Это – родник жизни, или, пользуясь образом из скандинавской мифологии, колодец Урд.

Сенека в трактате “Натурфилософские вопросы” заявил, что “если уразумеешь подлинное происхождение рек, поймешь, что больше вопросов у тебя нет”. Исток реки всегда считался местом, дарующим силу и удачу. Когда ассирийский царь Салманасар III обнаружил исток Тигра, он “принес жертвы богам… устроил радостный пир”. Цезарь сказал египетскому первосвященнику, что прекратит свои войны, если ему удастся найти исток Нила. Нерон послал экспедицию на поиски этого истока – но безуспешно. Согласно египетской мифологии, Нил был создан в самом начале сотворения мира, и его исток вечно будет оставаться неведомым. Исток Хуанхэ (Желтой реки), много тысячелетий игравшей жизненно важную роль для Китая и ставшей подлинной матерью его культуры, нашли только в 1952 году.

Для многих мыслителей путешествие к началам рек было в подлинном смысле возвращением в Рай. Существовало представление, что воды первобытного Эдема циркулировали под землей и изливались на поверхность для ее орошения из пещер и пропастей. Исток был местом, где можно приобщиться тайн вечной жизни. В проповедях Бернара Клервоского есть молитва о том, чтобы “реки благодати возвращались к истоку своему и текли сызнова”. В этом контексте самое близкое, чему можно уподобить человеческую душу, – первоначальный источник. Чосер, живший в Гринвиче на берегу Темзы, так обращался к другу, обитавшему выше по реке: