Тропа Исполинов - Феликс Петрович Эльдемуров

ходил… — отец один. "Она, — говорит, — заговариваться стала. Почему, дескать, ты опять купил Тинчу новые ботинки, а мне который день новых туфель купить не можешь?.." Прижал меня к себе крепко-крепко и сказал: "Ничего. Будем держаться вместе, парень. Всё равно, никого лучше нашей мамы у нас не было и не будет".

— Когда это было? — спросила Айхо.

— Четыре года назад. За год до войны с Элт-Энно.

— Значит, тебе сейчас четырнадцать?

— Скоро пятнадцать… Ты на мой рост не смотри, у нас в роду все такие, некрупные. Однажды к нашим соседям полезли ввечеру какие-то, с палками. Отец вышел, хотел уладить миром. Один из тех — его палкой по плечу. Он разозлился, вырвал у него эту палку и так их отделал…

Тинч оборвал рассказ, неожиданно вспомнив и тот вечер, и орущую толпу с факелами и дубинками, и отца — окровавленного, растоптанного, тяжело встающего с пыльной мостовой…

— …ведь его когда-то учил сам капитан Гриос, — машинально довершил он.

— Кто? — переспросила Айхо.

— Капитан Гриос, чаттарец.

— Моего отца тоже зовут Гриос, — сказала она.

3

Два раза в году, весной и осенью, на побережье приходит Время Ветров. По временам то Хайяк, то Бальмгрим — стегнёт песком по окнам, раскачает, повалит, разбросает забытые на берегу снасти. Ночной шквал оставляет после себя развороченный берег, где в изменившей очертания полосе прибоя мелькают вперемешку лохмотья рыжих водорослей и белые корневища "каменных роз".

В один из тех осенних, не очень спокойных, но солнечных дней Тинч подошёл к дому, где жила Олеона.

По саду, подбирая опавшие в траву перезрелые груши, бродили стреноженные кони. На скамейке у крыльца курил трубку высокий, очень худой, широкоплечий и длиннорукий человек. Поглядев на Тинча глубоко запавшими, тёмными глазами он, не вынимая изо рта трубки, прогудел в усы:

— Подойди-ка сюда, сынок.

И, не отрывая ощупывающего взгляда, спросил:

— Ты — сын Даурадеса? Хотя, что я спрашиваю… Вылитый Маркон! Только волосы её… и в глазах что-то есть. Садись-ка рядышком, сынок. Айхо скоро выйдет.

Говорил он по-тагрски без акцента, и лишь временами добавлял чаттарские слова.

— Тинчес, Тинчес… Давно я хотел поглядеть на тебя, Тинчес — сын Даурадеса, — продолжал он, ещё раз внимательно осмотрев Тинча с головы до ног. — Знаешь, а башмаки твои скоро в отставку попросятся. Сапоги есть на зиму?

— Найдутся, — ответил Тинч.

— Отец… гм… пишет?

— Пишет.

— Денег присылает?

— Присылает.

— Значит, так и живешь, один?

— А я не один живу. По соседству с сапожником. Если мне понадобятся сапоги, я найду, кого попросить.

— Так, — вздохнул Гриос. — Эх, правый-левый сапоги, оба-два не с той ноги…

Захватив худыми, пожелтевшими от табака пальцами чашечку трубки, он вроде бы наблюдал, как между ними струится синеватый дымок…

— Что, отец много обо мне наговорил?

— О вас? — пожал плечами Тинч. — Иногда рассказывал.

Ему не хотелось упоминать, что, по словам отца, тот капитан Гриос погиб в Чат-Таре во времена восстания Каррабо-Пратта, четырнадцать с половиной лет тому назад. Отец не мог ошибаться. Отец солгал! И то, что должно было скрываться за этим, Тинчу предстояло когда-нибудь узнать.

— Ты очень похож на мать.

— Похож.

— Вначале не очень заметно, потом пошаришь в памяти…

— Да.

— Ты её помнишь?

— Нет.

— Ххак! — сказал чаттарец.

Протянул узловатую, похожую на иссохшую ветвь руку, подтянулся за край скамьи и сел лицом к лицу с Тинчем.

— Вот что… — сказал он. — Я не знаю, что там обо мне нарассказывал Маркон. Но если ты вместо путного мужского разговора будешь осла за хвост тянуть, я рассержусь и… и заброшу тебя вон на ту высокую грушу.

Тинч измерил взглядом дерево.

— Как бы я вас самого туда не зашвырнул.

— Чего? — не сразу понял Гриос. — Ах ты, сын Даурадеса. Инта каммарас! А ну, подай-ка мне свою железную лапу, Тинч — сын Маркона! Поглядим, подарил ли тебе твой отец что-нибудь, помимо своей дерзости!

Тинч вспыхнул от гнева и, не задумываясь, протянул ладонь. Но чаттарец не стал давить его пальцы своими тисками, он перевернул руку Тинча так и сяк, осмотрел татуировку с дельфином вокруг якоря, потом повернул её ладонью вверх и покачал головой:

— Как же это ты, сынок? Мне Айхо говорила, правда… Прямо по линии жизни…

По шершавым, накрепко вкоренившимся мозольным буграм, ладонь Тинча напоминала булыжную мостовую. Широкий сине-лиловый рубец пересекал ее наискосок.

— Да это весной, в порту, когда грузили бочки, — пояснил Тинч. — Оборвался трос, а я его ловить вздумал, без рукавиц… Забыл, что внутри — стальная проволока… Да ерунда это! — рассмеялся он, разминая пальцы. — Только смеху на весь Урс, а так… залили водкой, перевязали. Наутро — опять в работу.

— Хозяин у нас был что надо, — неожиданно разговорился он. — Звали его Тосс. Старый Тосс… Когда взяли первый трал, выбрал здоровенную рыбину, залил ей в глотку вина, погладил, поцеловал — прямо так, сопливую! "А ну-ка, — говорит, — тварь морская, сходи к своим, расскажи, как мы гостей встречаем!" И метнул треску за борт. Это он чтобы рыба веселее шла в сети… Вот она нас попотеть и заставила! Заштилело! мы день-деньской — на вёслах, ладони — сплошь голое мясо, а с вечера до утра теми же лапами свой улов чистишь, солишь, в бочки забиваешь, да побыстрее, ведь и поспать часок надо! Ну, да мы — работяги. Нам и не такое по плечу…

Тут в дверях дома показалась Айхо, и он поднялся ей навстречу.

— Постой минутку! — ухватил его за плечо Гриос. — Ещё один вопрос. Как бы это сказать… Я, конечно, не знаю, что мог сказать обо мне Маркон. Скажи, — только честно! — скажи, отец… если бы мы с ним повстречались, то он… что?

Огромные сапоги Гриоса были исхлестаны полынью и сплошь в белых брызгах от морской соли. В саду, под гигантским деревом рослая вороная нежно терлась изогнутой шеей о гриву серого…

— Я думаю, — ответил Тинч, — что он был бы рад.

— Рад? Ты сказал: рад?

— Я сказал: рад, — повторил Тинч. — Извините… Айхо!

— Хочешь, — предложил Гриос, — заседлай вон того серого, а дочь возьмет Варрачуке. Прогулка им не помешает.

— Спасибо, но… Должно быть, не выйдет. Сегодня мы собрались на Кипящие рифы. Я и лодку нанял. Когда-нибудь в другой раз, можно?

— "Можно", "можно"… — притворно поморщился Гриос и подмигнул:

— Ты у девушки, когда поцеловать захочешь, тоже будешь "можно" спрашивать? А, сынок? Оах-ха-ха-ха-ха!

4

Когда-то, очень давно подножие Тропы Исполинов омывалось волнами. Они свободно плескались меж базальтовых столбов, что назовут впоследствии "Сестра и Семьдесят Семь Братьев". Когда-то, в тот день, когда земля вспучилась, а