Пустошь - Джен Александер

От этой мысли к горлу подкатывает тошнота.

– …начать с Юнион-стрит, – выхватывает мое ухо слова Эйприл.

На лицо ей падают крупные капли дождя, но она даже не пытается их сморгнуть.

– Согласна, – отвечаю я. – Ну-ка, посмотрим…

Когда меня забрасывает в голову к Оливии, я уже не пугаюсь, как раньше. И все же я слегка ошарашена.

По верху главного экрана идет надпись: «ПУСТОШЬ». На всех десяти дисплеях отображена огромная карта местности. Оливия перемещается по ней, шевеля в воздухе пальцами; и ладно. Гораздо больше меня занимают крошечные фотографии с именами внизу. Имена светятся либо красным, либо зеленым. Под каждым зеленым стоит ярко-голубое число.

Это еще что за чертовщина?

– В одном из отелей на Юнион-стрит засели людоеды, – объявляет Оливия. – Не хочу иметь с ними дела. Не сегодня. Другие предложения?

Я пристально разглядываю экран, на который смотрит Оливия. Вижу свою фотографию вместе с портретами Эйприл и Джереми. Все три расположены над золотистым прямоугольником с надписью: «Музей». Имена под изображениями набраны жирными заглавными буквами зеленого цвета. Вид у меня неприятный: осоловелые, как у наркомана, глаза и широченная улыбка, открывающая сколотый зуб. Меня чуть не вышибает у Оливии из головы. Я сколола зуб всего несколько недель назад. Значит, снимок совсем новый, а я даже не помню, как меня фотографировали…

Я отгоняю эту мысль и пытаюсь сосредоточиться на более важной задаче – найти улицу, на которой, по словам Оливии, засели людоеды.

На то, чтобы отыскать Юнион-стрит среди многочисленных слов, линий и обозначений, уходит несколько минут. Наконец я нахожу ее в правом верхнем углу и принимаюсь изучать ряд серых квадратов. На каждом стоит слово «Отель». Когда я дохожу до квадрата, на котором расположены три фотографии, все внутри у меня цепенеет.

Имена под фотографиями светятся красным.

В самом верху экрана есть окошко с легендой. Я читаю пояснения. Ярко-голубой – количество очков. Значение обновляется каждые тридцать секунд. Зеленый – выжившие, то есть мы. Красный – людоеды.

Какое-то время я рассматриваю красные имена на сером квадрате. Потом перевожу взгляд на собственные данные. На голубое число, обозначающее количество очков – восемь тысяч девятьсот семьдесят три. На зеленые буквы под фотографией. Внезапно я осознаю нечто такое, от чего мне становится дурно.

Оливия знает, где находятся людоеды.

Меня избили до полусмерти, хотя ей было прекрасно известно, откуда ждать угрозы!

Больше всего на свете мне хочется схватить ее за горло и задушить.

Мой собственный голос произносит:

– На Демонбрен-стрит чисто.

– Значит, пойдем на Демонбрен-стрит, – отвечает Эйприл.

Я выхожу из головы Оливии так же легко, как вошла. Перед моим внутренним взором по-прежнему висит карта – тошнотворная смесь красных, зеленых и голубых надписей. Неужели на всех этих снимках – такие же несчастные, как я? Узники в собственном теле, которыми управляют игроки в белых комнатах? Персонажи, не подозревающие, что их фотографируют?

А людоеды? Они тоже пешки в этой игре? Невинные жертвы, которых заставляют убивать и питаться человеческим мясом?

Знает ли кто-нибудь из них – не важно, красных или зеленых, людоедов или выживших, – что в любую минуту геймер может послать персонажа на верную смерть? Заставить его свернуть не на ту улицу или войти не в то здание?

Убить его, не моргнув и глазом…

Впервые, сколько себя помню, я не слежу за происходящим вокруг. Не слушаю, о чем говорят Джереми с Эйприл по пути на Демонбрен-стрит.

Все мое внимание сосредоточено на Оливии.

– Направо, – говорит она моими губами.

Мне вспоминаются тревожные знаки, смысла которых я раньше не понимала: отсутствие воспоминаний о прежней жизни; постоянные отключки; краткие вспышки сознания, когда несоответствия между мыслями и поступками становились настолько очевидными, что их невозможно было не заметить. Я списывала подобные странности на усталость и последствия душевной травмы – думала, будто память блокирует все воспоминания о прошлом, чтобы я смогла выжить.

Теперь понятно, почему мы не уходим отсюда, хотя город кишит людоедами. Зачем уходить, если имя на экране принадлежит не тебе, а персонажу? Если за любое твое решение расплачиваться будет он?

Не было никакого конца света. Есть только игра под названием «Пустошь». Какая же я дура, что не понимала этого раньше!

Мы сворачиваем в переулок между двумя рядами полуразрушенных зданий. Со звуком, напоминающим клацанье зубов, о стену бьется вывеска магазина спиртных напитков. В нескольких шагах валяется перевернутый мусорный бак – настолько проржавевший, что в стенках зияют дыры размером с мой кулак. Привалившись к нему, на земле сидит человек с открытыми глазами и неестественно повернутой головой.

– …не мешало бы прибраться, – выхватываю я слова Эйприл.

Я соглашаюсь, хотя внутри у меня все кипит.

Потому что на карте имя этого человека светится зеленым, как и мое.

* * *

Когда мы отыскиваем здание, в котором, по словам Оливии, можно устроить идеальное убежище, она снова заговаривает об уходе. Я знаю, что это значит, и внутренне готова. И все же я чувствую себя так, будто грудная клетка у меня медленно сужается, сдавливая сердце.

Я не хочу туда, куда попадаю всякий раз, как Оливия выходит из игры и в голове у меня начинается покалывание. Не хочу ждать, пока она вернется в белую комнату и у меня снова появится возможность думать самостоятельно.

Мы расставляем на улице пустые бутылки, чтобы собрать дождевой воды для питья и умывания, и начинаем обустраиваться. Из тех зданий, что мы осмотрели, только в этом все окна целы, а туалет более-менее сносный. Когда Оливия находит наше новое убежище на карте, оказывается, что у него есть еще одно достоинство: до ближайшего персонажа несколько минут ходьбы.

При слове «персонаж» у меня в желудке все переворачивается. Интересно, чувствует ли Оливия в своей маленькой уютной комнатке то, что чувствую я?

– Нашел коробку с едой! – кричит со второго этажа Джереми.

Возможно, эта коробка принадлежала кому-то с зеленым именем, например, человеку рядом с мусорным баком…

– Неси сюда, – отвечаю я.

Эйприл рассматривает полупустые бутылки со спиртными напитками и даже не вздрагивает, когда Джереми с грохотом ставит коробку на стойку.

– Есть там что-нибудь дельное? – спрашиваю я.

– Энергетические батончики, вода в бутылках – не знаю, правда, чистая или отравленная. А еще… – С широкой улыбкой Джереми достает из старой картонной коробки несколько палочек в пыльной черной обертке, – … вяленое мясо!