Бог без машины. Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля - Николай В. Кононов

Итак, генералы действуют в согласии с человеческой природой, и их подчиненные вполне порядочные люди. Яна рисует цепочку: власть дала силовикам квоту на насилие, те спустили ее исполнителям; предприниматели — жертвы. Звеньям не выгодно взаимодействовать.

Рисунок навевает тоску. Яна видит себя букашкой, машущей рядом с такими же насекомыми лапками в тюремном дворе. Она готова к тому, что Перовский тюремный эксперимент приведет к сроку и мордобой с тенью закончится ее, Яны, нокаутом. Но если я выйду, пишет она, если я выйду, начну бороться, потому что знаю, что права.

Дура и идеалистка, как и сказано. Но вдруг со свободы стучится благая весть.

Отец нанимает адвоката, который защищал ветеринаров, коловших животным наркоз — и севших за это. К адвокату примыкает политтехнолог, который привлекает внимание прессы к «делу химиков» (слогану — твердая пятерка за аллюзию с «делом врачей»).

Следующий шаг — демонстрация. Удается сагитировать студентов химфака выйти к памятнику Пушкину. Туда же прилетают химики из Новосибирска, отказавшиеся платить наркополиции — история приобретает больший масштаб, чем частная беда «Софэкса».

Правозащитница Алексеева возвышает голос за Яну. Ее вызывает глава наркополиции Черкесов — тот самый, который будучи молодым прокурором завел последнее в истории СССР дело по статье «Антисоветская агитация». Поговорив о том о сем, он горячо убеждает Алексееву не вступаться за торгашей из «Софэкса». Бабушка видала много гэбистов, поэтому вежливо кивает, но продолжает создавать шум вокруг химиков.

Новый год. Женская камера безумствует, рядится в индийских танцовщиц и гейш. Пьет за освобождение и мужчин, пляшет до упаду. Яна скачет со всеми. После карнавала соседка храпит так, что изо рта вылетают вставные зубы и исполняют степ на полу.

Вдруг карнавал обрывается. Побудка, перекличка, уборка камеры. За Яной приходят. Она думает, что везут знакомиться с делом — здравствуйте, омоновские сырники.

Однако, нет. Автозак колесит по городу, развозит злодеев в суды. Выбрасывает подозреваемую Яковлеву в Перово. Яна видит странное — родителей, адвокатов, друзей. Нервные, выдавливают улыбки.

Возникает судья и скучным голосом докладывает, что Яне меняют меру пресечения и освобождают. Ее выводят из клетки. Клацают ключи, лязгает дверь. Процедура занимает несколько минут.

Яна в вате, ничего не ощущает. Свои окружают, тормошат и целуют, а она как в аквариуме.

Ей рассказывают: гражданская реакция совпала с постановлением, в котором прекурсоры (вещества, из которых синтезируют наркотики) больше не приравниваются к наркотикам. Сажать Яну не за что. Вскоре выпустят и Процкого.

Месяц Яна, подобно космонавту после станции, вспоминает, как жить на Земле. Очнувшись, она бегает с подругой по набережной, учит итальянский, завтракает в «Кофемании» и ходит по дому в штанах с надписью Kitty на попе.

Компания осталась на плаву, и у нее есть время не только на зарабатывание денег, но и на борьбу. Яна регистрирует движение «Бизнес Солидарность» и сайт kapitalisty.ru. Цель — помогать попавшим в беду советом и именем. Идеал — объединить предпринимателей как страту, изменить формулировки законов, манипулируя которыми шантажируют бизнесменов.

Яна метит не в тень, а в то, что загораживает свет. Тень бессущностна, она лишь недостаток солнца.

«Дело химиков» гремит, и Яна докладывает на круглых столах о проблемах предпринимательства, знакомится с депутатами, «Единой Россией» и другими политиками. Ее начинают находить страдальцы — производитель телекоммуникационной аппаратуры из Владимира отбивается от налоговиков, мурманский консультант воюет с прокуратурой.

Прежде чем защищать героев, Яна проверяет их — если ошибешься, клеймо товарища прохиндеев отмыть будет трудно. Она записывается на курсы стрельбы, тренирует глаз и руку. Ей вредно мазать.

Правда, есть вещь, которая не то чтобы беспокоит — скорее, подтверждает ожидания; но все равно обидно: никто из бизнесменов не готов поддерживать ее делом.

Вроде понятно — люди решают проблемы, им не до борьбы. Но почему никто не скажет: «Яна, а давайте сделаем партию, которая отстаивает интересы бизнеса». Или: «Я бы вступил в такую партию». Да хотя бы: «Я готов отчислять деньги, чтобы помочь изменить отношение к предпринимателям».

Я тоже не мог уяснить, почему бизнесмены терпят издевательства и не берут вилы, — пока Яна не позвала на встречу с жалобщиком.

Офис «Софэкса» скучает среди пустынной промзоны, в строительном институте, окруженном заводами, которые напроектировали его инженеры. Никаких опенспейсов, стекла и металла бизнес-центров. Пустынный холл, не знавший ремонта, одинокий автомат, изрыгающий пепси, обездвиженный лифт. «У вас “Софэкс” сидит?» — «Не сидит, а размещается», — поправляет охранник. Он в курсе.

Иду по лестнице мимо пыльных рам, дерматиновых и железных дверей, где пластиковые окна, турагентство и неопределенных свойств фирма с английским названием. Салют, девяностые, с нищетой, сжавшей институты в полэтажа — остальное сдано арендаторам.

Дежавю крепнет на пятом этаже. Вокруг нет кафе, и потому всякий вошедший к «Софэксу» знает, чем обедали химики. Слева от входа кухня со скамьями, клеенчатыми овалами под посуду и шкафом из крытого дешевым лаком дерева — всякий сотрудник держит тарелку и кружку.

В прихожей черно-белая фотография: девушка в сандалиях спешит по переулку, прижимая к груди книги и стараясь смотреть перед собой, потому что ее разглядывают, встречая цоканьем языка, набриолиненные мужчины в костюмах. Яна купила ее в IKEA, не зная, что это известный снимок Рут Оркин «Американка в Италии».

У Яны приемный день. Сначала явился кондитер — жертва рейдера, отдавшая малознакомому человеку полбизнеса за вложенные инвестиции и получившая внезапное требование вернуть эти деньги. Теперь ожидается предприниматель, освободившийся по пролоббированным «Бизнес Солидарностью» поправкам, запрещающим бросать людей в изоляторы по подозрению в экономических преступлениях.

Гость задерживается, и мы жуем «трюфели», оставленные кондитером. Кабинет Яны разрушает образ жестоковыйного рыцаря стремительнее, чем штаны с Kitty. Подоконники и стол забросаны сувенирами, игрушками, — ослы, кабан, медсестра-негритянка со шприцем. Унылый фикус, над ним табличка с гербом ФСБ, на шкафу фарфоровый козерог, кукла, фото Процкого и родителей.

«А нам хватит стульев?» Яна распахивает дверь к бухгалтерам, хватает стул и несет в кабинет.

Через минуту входят двое. Яна усаживает их и тоном врача спрашивает: «Так, ну что с вами случилось?» Те переглядываются, сбивчиво объясняют, что они муж и жена — он начинал бизнес, посажен в СИЗО по обвинению в легализации доходов; она сумела помочь ему изменить меру пресечения на подписку о невыезде.

Я н а. Давайте по порядку. Только не мутно, а то сразу будет видно, где жухаете.

В а д и м. Да, конечно. У нас сеть салонов мобильной связи, ну таких небольших, поменьше «Евросети», знаете, при супермаркетах. На витрине телефоны и один продавец. Работали только в Москве. Потом еще занялись автоматами по приему платежей — тоже в супермаркетах. Никогда никого не трогали, со всеми старались договариваться. И вот сижу на работе, час дня, заходит человек, улыбается — «я из милиции». Думаю, может, шутит. И вдруг к нам врывается группа человек пятьдесят, собровцы, следаки, убэповцы. Весь офис выстроили по стенке. Меня в наручники и в здание их.