Тебе конец, хапуга! - Кирилл Казанцев
Шрифт:
Интервал:
– Гениально, – пафосно произнес маститый режиссер, разглядывая циклопическую сцену полыхающей деревни. – Потом отдельными планами-крупняками доснимем Федора Белого, как он нациста душит в спелой ржи. Огонь на компьютере дорисуем. У меня спец по компьютерной графике есть, что хочешь нарисует. А за карателей тебе, Андрей, особая благодарность. Мой ассистент-бездарь никак не мог мне настоящих карателей подыскать, неделю кастинг проводил. Упырей каких-то с вурдалаками сладенькими приглашал, а не карателей. А ты сразу понял, что требуется…
– Так где же, Владимир Рудольфович, истинных карателей искать? Только в нашем российском ОМОНе, больше негде. Только там они целыми стаями водятся.
Режиссер Карпов мечтательно вздохнул, глядя на то, как омоновцы, переодетые нацистами, строчат из автоматов по мирным жителям и безобидным коровам.
– Ты в их лица, Андрей, вглядись. Такое желание убивать и калечить сыграть невозможно. Их крупным планом снимать надо. Даже Станиславский поверил бы.
Стрела крана еще раз проплыла над проселком. В мелком желтом песочке лежали, распластавшись, «застреленные» дети, женщины и старики. Дергалась корова, которой местный ветеринар вколол недостаточно снотворного. Оператор со своего крана показал знаками режиссеру, что эту часть съемок он уже окончил и можно переходить к огненной феерии.
– Крест поджигай, крест! – натужно крикнул режиссер в мегафон.
Омоновец-каратель с ранцевым огнеметом подбежал к придорожному кресту, увитому бумажными цветами, и хищной улыбкой направил сопло своего оружия на символ христианской веры. Над ними завис операторский кран. Огнемет плюнул огнем. Пламя тут же охватило глубоко пропитанный соляркой и обмазанный солидолом крест.
– Гениально, – шептал Владимир Рудольфович. – Вот все говорят – Коппола, Коппола, носятся с ним… А я круче Копполы. Ему такое никогда не снять.
– Ну конечно же, – подтвердил Ларин. – Американскому продюсеру и в голову не придет нашего омоновца на съемочную площадку приглашать. Это же какой блеск в глазах, какое выражение счастья у него на лице!
– Полностью с тобой согласен. Коппола – первоклассник по сравнению со мной. Я круче, – самодовольно заявил маститый режиссер и поднес к губам мегафон. – Ветродуй сюда, ветродуй!
Двое рабочих уже катили к пылающему кресту работающий ветродуй – огромный, размером с самолетный пропеллер вентилятор, забранный в решетчатый кожух. Еще двое рабочих подтаскивали следом толстый прорезиненный кабель, идущий от лихтвагена. Да, не зря расспрашивал Андрей сержанта и лейтенанта дорожно-постовой службы о наличии в здешних местах деревни, где даже электричества не найдешь. Ведь нельзя же, чтобы современные бетонные столбы ЛЭП попали в кадр сцены тысяча девятьсот сорок второго года.
Стремительный поток воздуха погнал по дороге пыль. Статисты, изображавшие трупы, морщились, но не имели права закрывать лица руками. Разогнанный ветром огонь вспыхнул с новой силой. Гудящее пламя буквально клочьями срывалось с горящего креста.
– Гениально, – повторил свое любимое слово режиссер, но тут же недовольно поморщился.
Находившаяся за крестом горящая изба внезапно качнулась и рухнула на дорогу, прямо в кадре выдав то, что она не сложена из бревен, а сбита из тонких разрисованных декоратором листов фанеры.
– Какое шило! – Режиссер вертел головой.
С другими избами происходило аналогичное. Ведь в этих живописных местах на месте бывшей деревни изб уже не стояло – пришлось сооружать их на скорую руку из картона и фанеры.
Режиссер уже хотел остановить съемку, но оператор знаками показывал ему, что снимает пока крест крупным планом и «шило» с избами в кадр не попадает.
– Ветра побольше, ветра! – кричал Карпов в мегафон. – Ведь это не просто ветер, это ветер истории, который сперва раздувает мировой пожар, а потом уносит всякий мусор с нашей земли.
Подобный пафос Ларин не любил. Но, в конце концов, режиссер на площадке – главный. Ему и решать, кого и кто символизирует.
Рабочие выставили ветродуй на максимум – и стремительный ветер снес в сторону живописный дым, наплывавший с подожженного ржаного поля. И тут из этого дыма прямо к пылающему кресту под объектив камеры вынырнул до неприличия современный, блестящий новеньким желтым лаком «Хаммер». Угрожающих размеров джип резко затормозил, чуть не воткнувшись бампером в ветродуй.
– Ёпсь… – вырвалось у режиссера. – Какая сука пропустила этих мудаков на площадку?
Рабочие, поняв, что съемка прервана, даже без команды режиссера остановили ветродуй. Из джипа выбралась пестрая троица: гламурного вида Владлен Николаевич Пефтиев, Роман Мандрыкин и рыжеволосая бестия Ася Мокрицкая. Последняя держала в руках стаканчик с крышкой и сосала через толстую соломинку ярко-оранжевый сок. Утолив жажду, она оторвалась от соломинки, чувственно облизала губы и, разглядывая пылающий придорожный крест, восторженно произнесла:
– Вау, кресты жечь – это прикольно.
Зная взрывной характер самовлюбленного маэстро Карпова, Ларин ожидал вспышки гнева. Расправа с наглецами, помешавшими съемкам, испортившими финальные кадры, могла быть ужасной. Андрею даже показалось, что сейчас Владимир Рудольфович прикажет омоновцам-карателям испепелить их вместе с машиной из огнемета. Но режиссер почему-то медлил – он молча смотрел на Пефтиева. Тот, в свою очередь, пялился на режиссера.
– А что, мы разве помешали? – проворковала Ася и вновь припала к толстой соломинке.
– Нет, помогли, – буркнул Карпов.
– А! Рома, помнишь, там же на въезде еще мент стоял? – сказала рыжеволосая Мокрицкая, обращаясь к Мандрыкину.
– Ну, помню. Он мне еще палочкой полосатой махал. Но не буду же я из-за этого останавливаться, хотя он и молоденький такой, смазливенький…
– Он вас остановить хотел. – Ларин уже понимал, что судьба сама свела его с подопечными. – Вы и в Москве так ездите?
Мандрыкин стыдливо потупил взор.
– И в Москве случается.
Ася Мокрицкая несколько раз взмахнула длинными, как сосновые иголки, ресницами и уставилась на Ларина.
– Так тут кино снимают? – наконец-то догадалась она.
– Именно что кино, гламурная вы моя, – произнес Андрей. – И вы, кстати, все испортили. Даже не знаю, почему уважаемый Владимир Рудольфович до сих пор медлит с тем, чтобы вас всех вздернули на этом старом дубе.
– Так вы… тот самый, – с придыханием произнесла Ася, – Федор Белый? Живой? Можно вас потрогать? – И она, не дожидаясь разрешения, коснулась пропитанной потом рубашки Ларина.
– Не совсем. Я дублер. Меня под него загримировали. Но играем мы одного и того же героя.
Пефтиев расплылся в радостной улыбке, глядя на режиссера.
– А вы сам знаменитый Карпов? Владимир, Владимир… – И Пефтиев защелкал пальцами.
– Владимир Рудольфович, – подсказал маститый режиссер.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!