По дуге большого круга - Геннадий Турмов

Руководство колхозами президиум райисполкома и райзо осуществляли через голову сельских Советов. А это привело к тому, что многие сельсоветы самоустранились от руководства колхозами, сняли с себя всякую ответственность за состояние колхозов.

В колхозах орудовали враги народа, сельские Советы оставались пассивными наблюдателями. Вражеских действий не распознавали, с врагами не боролись.

Без вражеских действий не обошлось и в деле финансирования. Имеются факты, когда сельские Советы в течение целого года не имели возможности своевременно выплачивать даже зарплату своему штату, не говоря уже о том, что на благоустройство села они вообще не могли израсходовать ни рубля. А в конце года с бюджетов сельсоветов списывались большие суммы средств, как неизрасходованные. В этом следует разобраться.

Бывший председатель райисполкома окружил себя подхалимами типа Рябовых, которые способны были только на то, чтобы угодить своему начальству.

Только этим и объясняется, что строительство райкомхоза ограничилось оградой потопяковской квартиры и тротуаром до квартиры Потопяка. Продолжить тротуар дальше подхалим Рябов не мог из-за отсутствия у него досок…»

Подписи под статьей не было, но Иван Федорович и так понял, чьих это рук дело.

– Опять этот Сумарев… – вслух проговорил председатель РИКа. – Вот воистину – мал клоп, да вонюч.

Дело в том, что Иван Сумарев уже проживал в Антоновке, когда туда переселились украинские семьи из Ходыванцев.

Отношения между двумя Иванами сразу же не заладились. Они были одногодками. Но если Потопяк был привлекательным кряжистым парубком с кудреватым чубом и ярко-синими глазами, то Сумарев всем своим обличьем походил на худого лиса с вытянутым вперед лицом и маленькими глубоко запрятанными глазками неопределенного цвета. Он сразу же приударил за Ксенией, но получил от ворот поворот не только от нее, но и от Потопяка, чьи кулаки не один раз прохаживались по физиономии Сумарева.

Злость и ненависть переполняли Сумарева. Он, как мог, вредил Потопяку и в Антоновке, и тогда, когда их вместе забрали в армию.

Но на фронте их пути разошлись: Потопяк попал в артиллерию, а Сумарев – в пехоту.

Больше они не встречались до самой осени 1934 года, когда в газете «Коммунар» одна за одной появились заметки с хлесткими заголовками: «Знает ли Никольский горсовет» и «На глазах у районного руководителя». Конечно, они были без подписей.

Автора этих заметок он сразу узнал, увидев его на заседании оргкомитета Уссурийской области. Сумарев с ехидцей поглядывал на Потопяка, ожидая не меньше, как снятия его с должности.

Но этого не случилось. До тридцать седьмого еще было три долгих года.

Сумарев работал в должности, которая по принятому в то время порядку все сокращать, называлась совсем непонятно – облуполкомзаг. Расшифровать ее с ходу не всякому было под силу. Потопяк совсем не к месту вспомнил прочитанное недавно в одной из газет о «замкомпоморде», что означало «заместитель командующего по морским делам». Он невесело улыбнулся.

Вспомнил он и слова отца, который наставлял его: «Не любят “первых” и победителей, зависть редко кто превозможет. Если ты первый да лучший, внимания не теряй, обязательно найдется злыдня, чтоб тебя изничтожить».

Когда зачитали постановление от 23 октября 1934 г.: «Обратить внимание председателя Черниговского РИКа тов. Потопяк на отсутствие классовой бдительности и отсутствие тщательной проверки состава сельсоветов, благодаря чему в Черниговский Совет пролезли чуждые элементы.

…Обязать тов. Потопяк в пятидневный срок провести обследование работы в составе Черниговского сельсовета через собрание избирателей, отвести из состава сельсовета пролезших чудаков (Буйвол, Монастырный)…»

Потопяк облегченно вздохнул, а взглянув на Сумарева, физически ощутил, как тот заскрипел зубами от злости.

Потопяк не знал, что это только начало…

Выйдя с заседания Сумарев, никого не дожидаясь, пошагал к своему дому, к своему одиночеству. По дороге он вспоминал прошлое, Антоновку, Ксению, проклятого Ваньку Потопяка, муштру на Русском острове.

Солдата из него так и не получилось. Он, используя особенности своего льстивого характера, сумел пристроиться писарем в штабе, где и просидел до самого 1917 года. В Антоновку он так и не вернулся. Добравшись до Уссурийска, Сумарев пригрелся под боком у какой-то вдовушки. Вступив в ВКП(б), ушел от нее, найдя хлебную должность в Уссурийском управлении сельского хозяйства.

Он часто разъезжал по селам Уссурийской области, и однажды в Черниговке увидел Ксению с Иваном и детьми, направлявшимися к кому-то в гости. Они скользнули по нему равнодушным взглядом, не узнали – с последней встречи промелькнули уже лет двадцать – и прошли мимо, беседуя о чем-то своем.

Когда прошла первая оторопь, Сумарев позеленел от злости: «Подожди, Ванька, ты еще вспомнишь меня. А ты, Ксенька, у меня в ногах ползать будешь!» С той поры у него была одна только цель – мстить, и мстить жестоко.

Через несколько дней в областной газете «Коммунар» была перепечатана заметка из многотиражки «Черниговский колхозник», но уже под заголовком «Обанкротившиеся руководители» и за подписью никому не известной Алтайской.

На следующий день после выхода в свет газеты «Коммунар» состоялось закрытое собрание первичной партийной организации Черниговского райисполкома.

Партийцы старались не встречаться взглядами с Потопяком и, не здороваясь с ним, молча протискивались к плотно расставленным скамейкам. Не было ни приветственных шуток, ни обычного в таких случаях шума-гама. Еще бы! Рассматривалось персональное дело председателя РИКа, обвиняемого в пособничестве врагам народа, хотя в повестке дня стояла формулировка «О заметке, помещенной в газете “Коммунар” за 28 сентября 1937 года».

Председателем собрания был избран Ефим Пащук, секретарем Григорий Хривков.

Иван Федорович сидел, нахмурившись, ни на кого не глядя, крепко сжимая и разжимая пальцы рук. Лицо его осунулось, под глазами залегли темные круги – свидетели бессонной ночи.

Иван Пащук, откашлявшись, обвел присутствующих строгим взглядом:

– Ну что, начнем, товарищи. – И продолжил:

– Слово предоставляется товарищу Потопяк.

Потопяк встал и стараясь скрыть волнение, заговорил:

– Меня обвиняют во вредительстве, в развале колхоза и пособничестве врагам народа. Я принимаю на себя немалую долю вины за последствия вредительства врага народа Золотаря, бывшего директора МТС, я виноват в том, что не проявил достаточно бдительности к этому двурушнику. О Золотаре я знал еще раньше по работе в Бочкаревском районе. Вопрос о Золотаре разбирался в партийном порядке спецкомиссией, но принадлежность его к белым не установлена, и Золотарь был оставлен в рядах ВКП(б). Я не скрывал этого и говорил здесь уже, в райкоме при обмене партдокументов. Теперь ясно становится, что я благодаря притуплению классовой и политической бдительности не разоблачил врага народа Золотаря.