Иногда они умирают - Наталья Турчанинова

– В чем проблема? – тихо спросила меня Кира. – Свободных номеров нет?

– Есть. Но кайлатцы никогда не оставят в своем доме гостей без сопровождения местного гида, – так же негромко ответил я, одновременно прислушиваясь к тому, как Ньима, дозвонившийся до Раджа, препирается теперь с ним.

– Опять из-за какой-нибудь дурацкой местной легенды? – произнесла она недовольно.

– Вроде того, – улыбнулся я.

– Ладно, – заявил хозяин гостиницы из-за стойки, убирая телефонную трубку. – Пусть остается. Их прежняя комната свободна. Радж уже на подходе.

– Все в порядке, – сказал я девушке. – Скоро твои друзья будут здесь.

– Ну, тогда спасибо за помощь, – ответила она, глядя в сторону. – Может, еще увидимся.

– Может быть, дорога здесь одна.

Кира кивнула мне на прощание, взяла ключ, который протянул ей хозяин отеля, и, не оборачиваясь, пошла прочь по длинному коридору.

Обычная встреча на тропе. Увиделись, поговорили и больше никогда не встретились.

Я попрощался с Ньимой и вышел из отеля…

Улица круто спускалась вниз. Стал слышен плеск реки, моей постоянной спутницы, следующей почти тем же маршрутом, которым обычно ходил и я. На берегу несколько девушек стирали белье – дружно колотили рубахи и штаны деревянными валиками, поливали водой, топтали босыми ногами, громко смеясь и переговариваясь. Увидев меня, они захихикали еще громче, а самая смелая помахала рукой. Я улыбнулся и махнул в ответ.

На окраине поселка мальчишки запускали воздушных змеев. Их крылья реяли в воздухе, крепко соединенные с землей тонкими бечевками. Ветер держал их в небе и слегка дергал иногда, словно проверяя на прочность удерживающие их нити.

Последним, кто видел меня, – были глаза верховного божества, смотрящие с белоснежной ступы. Они внимательно и в то же время отрешенно наблюдали за всеми проходящими мимо. Выцветшие разноцветные флажки, похожие на воздушных змеев, дрожа на ветру, снова и снова посылали в небо безмолвные молитвы.

Я прошел под высокими воротами с красной крышей, как всегда, крутанул тяжелый резной барабан. И услышал, как он грохочет мне вслед, поскрипывает и звякает, задевая медный колокольчик, подвешенный рядом.

Лукула

Дорога резко уходила под уклон, я вышел на очередной отрезок трека, ведущий к цели моего пути через несколько менее крупных селений.

Я шагал, обгоняя туристов, пропуская эбо и носильщиков, привычно срезая путь по узким тропам, а сам думал о том, что сказала Кира.

Многое в ее словах было правдой.

Люди, которые меня окружали, – красивые и не очень, сильные, выносливые, хрупкие, умные, глупые, домоседы и путешественники, – все они не имели души. Того, что называется душой. Той самой искры, которая приносит боль и счастье, умеет любить, сопереживать и страдать, а также вызывает неудержимое влечение у тех, кто не имеет этого огня.

В какой-то старой сказке еще ребенком я читал, что раньше души были у всех. Они попадали в человеческое существо из волшебного источника сразу при рождении. Но однажды произошла катастрофа, родник был засыпан, и теперь лишь крошечные «капли» просачиваются наружу из-под груды камней, и редкие люди получают души. Прочие остаются «пустыми». Они могут жить, ходить, разговаривать, смеяться и никогда не узнают, чего лишились.

Существование их было ровным, сытым, размеренным, рациональным… до тех пор, пока рядом не оказывался тот, кто был наделен душой.

Наш дар – благо и проклятие одновременно. Он безудержно притягивает людей, лишенных души. Сами не зная почему, они начинают испытывать неукротимое влечение к таким, как мы. Хотят, чтобы мы были рядом всегда, каждое мгновение, и… стараются уничтожить. Неосознанно, конечно.

Уолт говорил, что в древности на таких, как мы, велась целенаправленная охота. Люди, лишенные души, убивали нас, для того чтобы извлечь из наших тел эту самую невидимую субстанцию и попытаться перенести в собственное тело. Естественно, из этого ничего не получалось. И в эпоху расцвета просвещения подобные эксперименты прекратились. Сейчас никому в голову не придет пить кровь людей, наделенных душой, или принимать за обедом эликсир из их высушенных сердец. (По преданиям, душа, или ханса, как называли эту нематериальную сущность кайлатцы, находилась именно в этом органе и распространялась с током крови по всему телу.) Но так или иначе нас все равно подталкивали к гибели.

Лишь люди, наделенные душой, могли создавать нечто оригинальное. Такое, как настоящие, волнующие произведения искусства, которые столь ценны в нашем обществе. Картины, скульптуры, здания редкой красоты, изысканные ювелирные украшения, стихи и проза… с каждым годом их творцов оставалось все меньше. И хотя с произведений снимались многочисленные копии, все они были тщательно выполненными, но… бездушными. Поэтому подлинники ценились столь высоко.

Как говорил Уолт, символ нашего мира – математики, доказывающие на улицах теоремы, и зрители, которые платят им за это деньги. Впрочем, в этом он был не прав – математики также должны обладать воображением. И насколько я знал, все основные формулы были выведены и доказаны все теми же обладателями души.

Мой друг Уолтер Брэм был одержим поисками источника душ. Он преподавал этнографию и, в отличие от меня, лингвиста, очень серьезно относился к любому преданию, самому немыслимому. Считал, что за каждым мифом, даже совершенно на первый взгляд нелепым, скрывается реальный исторический факт. И мои слова о том, что легендарный Источник – всего лишь красивая сказка, попытка объяснить устройство мира с помощью аллегории, не устраивали его. По мнению Уолта, мифический родник находился именно в Кайлате. Он хотел уехать сюда. На его поиски. Быть может, остаться тут навсегда. А в итоге его мечты, вместе с обширным архивом, достались мне…

До Лукулы я дошел в конце дня.

По сравнению с деревушками на остальном маршруте этот поселок был центром культуры.

Здесь находился настоящий ирландский паб, несколько кофеен, почта, отели с горячей водой в каждом номере и самое главное – аэропорт. Маленькие самолеты с утра до вечера сновали между Лукулой и Кантипуром – столицей Кайлата, перевозя туристов и грузы. Взлетная полоса была настолько короткой, что самолет, проехав по ней четыреста шестьдесят метров, практически падал в пропасть и лишь затем, натужно ревя моторами, поднимался на безопасную высоту, чтобы успеть проскочить над соседними вершинами и не воткнуться в них носом. Посадка проходила так же экстремально. А если на гору вдруг наползало облако, пилоты теряли ориентиры – и машина разбивалась о скалы.

Поэтому, как только начинался дождь, сильный ветер или садилось солнце, на короткую взлетную полосу опускалась тишина. Полеты отменялись до следующего дня. Как сейчас.

Был еще один аэропорт, выше, в Кхуджуне, с гораздо более удобным заходом на посадку. Но им уже десяток лет не пользовался никто, кроме спасателей. Жители деревень, находящихся внизу, взбунтовались, когда поняли, что туристы могут высаживаться сразу на четырех тысячах и не будут останавливаться в их лоджах, а значит, на трекерах они не заработают ни рупии. Кхуджунский аэропорт закрыли. А Лукула процветала.