Хроники замка Брасс - Майкл Муркок

А потом ему показалось, что граф Брасс пронесся мимо, заливаясь издевательским призрачным хохотом. Но, возможно, то был просто болотный гусь, напуганный лисой.

Теперь левую руку Хоукмуна тоже засосало. Он осторожно поднял ее. Больше ему было не дотянуться даже до камышей.

Он услышал, как конь испустил последний вздох, и его голова скрылась в болотной жиже. Увидел, как его корпус всколыхнулся, словно конь силился вздохнуть еще раз. А потом он затих. Хоукмун наблюдал, как тело скрывается из виду.

Теперь и другие призрачные голоса издевались над ним. Неужели это голос Иссельды? Крик чайки. А зычные голоса его солдат? Рычанье лис и болотных медведей.

В тот миг подобный обман казался самым жестоким на свете, ведь его дурачил собственный разум.

Хоукмун снова ощутил ироничность происходящего. Столько сражаться, потратить столько сил на борьбу с Темной Империей. Уцелеть в ужаснейших переделках на двух континентах только для того, чтобы умереть жалкой смертью, одному, посреди болота. Никто не узнает, где и как он погиб. У него не будет даже могилы. Никто не поставит ему памятник перед стенами замка Брасс. Ладно, думал он, это хотя бы спокойная смерть.

– Дориан!

Кажется, на этот раз птица выкрикнула его имя. Он передразнил ее, повторив:

– Дориан!

– Дориан!

– Герцог Кёльнский, – проворчал болотный медведь.

– Герцог Кёльнский, – в тон ему отозвался Хоукмун. Высвободить левую руку было теперь совершенно невозможно. Он чувствовал, как трясина подступает к подбородку. Удушающая грязь сжимала грудь, и дышать становилось все труднее и труднее. У него кружилась голова. Хоукмун лишь надеялся, что потеряет сознание раньше, чем грязь заполнит рот.

Может, если погибнет, то окажется в каком-то загробном мире. Может, снова встретит графа Брасса. И Оладана из Булгарских гор. И Гюйама Д’Аверка. И Боженталя, философа и поэта.

– Эх, – сказал он себе, – если б знать наверняка, такая смерть казалась бы не слишком страшной. Но ведь честь моя все равно задета, а еще честь Иссельды. Иссельда!

– Дориан! – И снова птичий крик сильно напомнил ему голос жены. Он слышал, что у умирающих часто бывают подобные наваждения. Наверное, кому-то это облегчает смерть, однако ему от этого было только хуже. – Дориан! Кажется, я слышу твой голос. Ты рядом? Что с тобой?

Хоукмун ответил птице:

– Я в трясине, любимая, и я умираю. Скажи им, что Хоукмун не предатель. Скажи, что я не трус. Скажи им, что я был просто дурак!

Камыши у берега зашуршали. Хоукмун перевел на них взгляд, ожидая увидеть лисицу. Какой ужас – отбиваться от зверя, когда тебя засасывает болото. Он содрогнулся.

Но в следующий миг из камыша на него взглянул человек. И он узнал это лицо.

– Капитан?

– Мой господин, – отозвался капитан Йозеф Ведла. Затем он отвернулся, обращаясь к кому-то у него за спиной: – Вы были правы, моя госпожа. Он здесь. И уже почти захлебнулся. – Взметнулось пламя факела, когда Ведла вытянул руку, чтобы осветить Хоукмуна и понять, насколько глубоко он ушел. – Ребята, быстрее! Веревку!

– Как я рад снова видеть тебя, капитан Ведла. Неужели моя госпожа Иссельда тоже с тобой?

– Я здесь, Дориан. – Голос ее звучал сдавленно. – Я разыскала капитана Ведлу, и он сказал, что ты пошел в трактир, где сидел Черник. И Черник рассказал, что ты поехал на болота. Поэтому мы собрали всех, кого смогли, и отправились на поиски.

– Как я вам благодарен, – сказал Хоукмун, – хотя ничего этого не случилось бы, если бы я не вел себя как последний дурак… – Бульк – грязь достигла его рта.

Ему бросили веревку. Свободной рукой Хоукмун сумел ее ухватить, просунул руку в петлю.

– Тащите, – сказал он и застонал, когда петля на запястье затянулась, и ему показалось, что сейчас руку вырвут из сустава.

Медленно его тело освобождалось от трясины, которая неохотно расставалась с добычей, и вот он уже сидел на твердой земле рядом с Иссельдой, силясь отдышаться, а она, хотя он был с головы до ног покрыт склизкой, вонючей жижей, обнимала его, рыдая:

– Мы думали, что ты погиб!

– Я и сам так думал, – признался Хоукмун. – Но вместо этого я лишь сгубил одного из лучших наших коней. Я заслужил смерть.

Капитан Ведла нервно озирался по сторонам. В отличие от стражников, родившихся в Камарге, он никогда не питал любви к этим болотам, даже при свете дня.

– Я видел того, кто называет себя графом Брассом. – Хоукмун обращался к капитану Ведле.

– И ты убил его, мой господин?

Хоукмун покачал головой.

– Думаю, это какой-то странствующий актер, который внешне сильно похож на графа Брасса. Но он не граф Брасс, будь он живой или мертвый, в этом я почти уверен. Прежде всего он слишком молод. И к тому же недостаточно знает. Не знает даже имени собственной дочери. Ничего не знает о Камарге. Впрочем, мне показалось, что у него нет злого умысла. Может быть, он сумасшедший, но, скорее всего, его каким-то образом убедили, будто он граф Брасс. Какие-нибудь бунтовщики из Темной Империи, я полагаю, решили подорвать доверие ко мне, а заодно достичь каких-то своих целей.

Ведла слушал с явным облегчением.

– По крайней мере, мне будет что рассказать сплетникам, – произнес он. – Однако этот тип, должно быть, поразительно похож на старого графа, если даже Черник обманулся.

– Так и есть, он похож во всем: выражение лица, жесты и прочее. Однако весь он какой-то вялый, движется как будто во сне. Именно из-за этого я и заподозрил, что он действует не сам по себе, а подчиняясь злой воле кого-то другого. – Хоукмун поднялся на ноги.

– И где теперь этот самозванец? – спросила Иссельда.

– Скрылся на болотах. Я погнался за ним, и слишком быстро, потому со мной и случилось такое. – Хоукмун засмеялся. – Знаешь, я так разволновался, что на какой-то миг мне показалось, будто он действительно растворился, словно призрак.

Иссельда улыбнулась.

– Можешь взять мою лошадь, – сказал она. – Я поеду у тебя на колене, нам ведь не привыкать.

И небольшой отряд, приободрившись, отправился обратно в замок Брасс.

На следующее утро история о том, как Дориан Хоукмун повстречался с «бродячим актером», разнеслась по всему городку, послы в замке тоже услышали ее. Всё обернулось шуткой. Все ощущали облегчение, ведь теперь можно было смеяться и говорить об этом вслух без опасения оскорбить Хоукмуна. И праздники продолжались, народ гулял на широкую ногу по мере того, как усиливался мистраль. Хоукмун, больше не опасаясь за свою честь, решил дать самозваному графу Брассу передышку в пару дней, так он и поступил, полностью отдавшись веселью.

Но однажды утром, когда Хоукмун с гостями строил планы на день, юный Лонсон Шкарланский спустился к завтраку с письмом в руке. Письмо было в многочисленных печатях и выглядело весьма внушительно.