Великая Испанская империя - Томас Хью

Даже заклятый враг не упрекнул бы Филиппа в каком-либо деянии, каковое, напрямую или косвенно, не опиралось бы на чувство ответственности короля за своих подданных. Однако, будучи недоверчивым по природе, он, к сожалению, подозревал в дурных умыслах двух умнейших мужчин своего рода — сводного брата, дерзкого дона Хуана, незаконнорожденного сына императора‹‹76››, и его племянника Александра Фарнезе, выдающегося полководца и сына Маргариты Пармской‹‹77››. Вдобавок Филипп стремился, похоже, к тому, чтобы нанимать в секретари людей покладистых, вроде Руя Гомеса де Сильва (принца Эболи) или, позднее, Матео Васкеса.

Врожденная осмотрительность Филиппа сказывалась и на его образе правления. В этом отношении он оказался полной противоположностью своего отца, который часто рисковал, порою с катастрофическими результатами, и, случалось, рисковал понапрасну. Филипп же уделял большое внимание институтам, через которые он управлял королевством, что год от года становилось все больше. Но, рассуждая об этих институтах, мы должны помнить, что Филиппа с юности всегда сопровождали птички в клетке и что он был готов сотворить что угодно, «при условии, что это могло быть сделано в его стране», если цитировать Суньигу‹‹78››. Он не держал телохранителей. Ему нравилось, когда к нему обращались «сеньор», а не «ваше величество» (а император Карл, к слову, настаивал на втором варианте). Он не любил корриду, но никогда не осуждал ее публично, сознавая, что это популярное развлечение‹‹79››.

В Саламанке, еще до первого брака с Марией Португальской, Филипп часто слушал лекции в университете. Возможно, ему довелось побывать на выступлениях великого богослова Франсиско де Витории, основоположника международного права.

Итак, пытаясь определить место Филиппа в истории, нужно помнить о его нетипичной для монархов любви к искусству. Он был противоречивым человеком, интеллектуалом, горячо любившим свою страну, и страстным охотником, а также коллекционером. Эти противоречия были столь же разнообразны, как и его интересы.

Как и Фридрих Великий в Пруссии восемнадцатого столетия, Филипп II предпочитал, чтобы все полезные сведения и все новости поступали к нему в письменной форме. Исходя из этой своей привычки, в 1566 году он заказал обзор Испании, «Reloción topográfica», основанный на ответах представителей власти на местах на пятьдесят семь вопросов. Это был самый полный обзор, составленный в то время для европейского монарха, пожелавшего узнать, как обстоят дела в его собственном королевстве. В 1570 году Филипп также пригласил из Брюсселя неплохого пейзажиста Антона ван ден Вингерде сделать зарисовки главных городов Кастилии‹‹81››. Франсишку Домингешу‹‹82››, ботанику из Португалии, поручили составить аналогичный комплексный отчет о Новой Испании, колониальных владениях короны в Новом Свете, а Хуана Лопеса де Веласко назначили «космографом» и историком Америки‹‹83››. В 1576 году Филипп одобрил список из сорока девяти вопросов, на которые надлежало ответить всем испанским чиновникам в Америке. Результаты «географических изысканий» стали публиковаться со следующего года.

Уже в 1560 году Филипп начал подумывать о превращении Мадрида в столицу своего королевства‹‹84››. Он успел к тому времени повидать королевские дворцы других монархов в Северной Европе; располагал зарисовками этих дворцов и, как упоминалось выше, велел призвать ко двору архитектора Баутисту де Толедо. Эти устремления короля проистекали из следующих соображений: будет намного полезнее иметь все правительственные документы в одном месте; любой, кто так или иначе связан с документами, выскажется за наличие общего дома для них. В качестве регента Филипп в 1545 году предпринял первые шаги по преобразованию крепости Симанкас в национальный архив. Сама эта блестящая идея принадлежала главному секретарю императора Карла Франсиско де лос Кобосу.

Портреты короля Филиппа весьма многочисленны. Есть портрет принца Филиппа в доспехах кисти Тициана (1550, ныне в Прадо) и восхитительное полотно того же художника с изображением Филиппа, предлагающего своего сына Фернандо в жертву небесам после победы при Лепанто в 1571 году над войском османов. Последняя картина одновременно аллегорическая и весьма, если угодно, человечная, при этом в ней достаточно жизненных подробностей. Для картин того периода подобное сочетание характеристик крайне нетипично. Кроме того, есть портрет Филиппа в доспехах кисти Антонио Моро (1557, Эскориал, «Сен-Кантенский портрет»). Безвестный скульптор изваял беломраморный бюст короля, который находится в Музее скульптуры в Вальядолиде и датируется ориентировочно 1550 годом; бюст, кстати, демонстрирует цепь ордена Золотого руна. В 1565 году итальянка Софонисба де Кремона написала замечательный портрет Филиппа II с четками (ныне также в Прадо)‹‹85››, а в 1550-м валенсиец Алонсо Санчес Коэльо изобразил короля в доспехах (сегодня портрет выставляется в экспозиции коллекции Стерлинга Максвелла в Эдинбурге). Еще один портрет кисти Санчеса Коэльо — Филипп в черном в возрасте шестидесяти лет‹‹86›› — был написан в 1587 году и хранится в Палаццо Питти во Флоренции. Наконец, мадридский художник Хуан Пантойя де ла Крус запечатлел Филиппа в старости (1597, картина в Эскориале)‹‹87››. Таким образом, мы имеем возможность наблюдать короля на каждом этапе его долгой жизни.

Секретари Филиппа исполняли обязанности современных министров. Первым среди них был Гонсало Перес, бесценный советник, переписчик на латынь при личном секретаре императора «эразмианце»[16] Альфонсо де Вальдесе до 1532 года. Переса королю рекомендовал де лос Кобос. Английский историк двадцатого столетия Генри Кеймен утверждает, что Перес был «грубым и склонным повелевать священником-карьеристом». Вдобавок он принадлежал к гуманистам и был converso (обратившимся в христианство евреем) по происхождению‹‹88››. Перес занимал различные второстепенные церковные должности, прежде чем присоединиться к окружению Филиппа в 1543 году. В том же году его назначили секретарем Государственного совета, где он оказался единственным придворным с университетским образованием. Сам Перес признавался: «Я хворал последние несколько дней, но это не мешало мне исправно являться на заседания, поскольку решения принимались настолько неспешно, что и калека бы поспел к их принятию. По правде сказать, шестнадцать советников настолько различались между собою в опыте и во всем прочем, что я не понимал, как они способны договориться. Полагаю, рано или поздно Е. В. прозреет и сам решит, что следует сделать». Четыре года спустя Перес писал о рабочих привычках своего господина: «Во многих отношениях Е. В. допускает и впредь будет допускать ошибки, поскольку он обсуждает вопросы с несколькими людьми, не с одним, затем с другим, скрывая что-то от одного и раскрывая другому, и потому ничуть не удивительно, что возникают споры и даже противоречия… Это наверняка способно причинить немалый вред». Филипп однажды написал Пересу по поводу представленного доклада: «Буду откровенен, я не понял ни единого слова. Не знаю, как поступить. Должен ли я отправить документ на просмотр кому-то еще? Если да, то кому именно? Времени мало. Жду вашего совета»‹‹89››. В подобных комментариях король часто и нелицеприятно отзывался о самом себе и о своей работе.