Валюта смерти - Юлия Андреева

– Папа? – Казик хватается за телефонный аппарат, чтобы не упасть, но ноги подкашиваются, и он проваливается на самое дно телефонной будки, разбивая себе губу и нос.

– Казик! Мальчик мой! Казик, солнышко мое? Тебя не обижают? Ты хорошо кушаешь? – мама рыдает в трубку. – Ну скажи мне хоть слово. Тебе не было больно?! – она задыхается в рыдании.

– Нет. Все хорошо. Спасибо! Папа, мама, а вы меня когда отсюда заберете?

– Казик! – голос отца. – Казик, мы не можем.

По лицу Казика текут слезы, нос полон крови и соплей, во рту скопилась соленая влага. Но все это пустяки.

– Папа, мама, я вас так люблю! Я без вас не могу! Я не могу без вас больше!!!

В трубке раздаются предупреждающие гудки, сквозь которые к Казику продолжает продираться мамин крик.

– Я люблю тебя!

– Я люблю тебя! Я люблю вас! Зачем вы меня оставили! Почему не можете забрать?!

Голоса в телефоне обрываются. Какое-то время Казик слышит короткие гудки, а потом и они прекращаются, оставляя малыша в тишине и одиночестве.

– Если вы в раю, я хочу попасть к вам в рай. Если в аду, я сделаю все, чтобы провалиться в ад! Не оставляйте меня. Скажите что-нибудь.

Казик утирает рукавом кровь и снова поднимается к телефону, силясь обнаружить в прорези черную монетку, но она уже провалилась в щель. Ее не вернуть.

Измотанный Казик опускается на дно будки. В голове гудит.

– Я слышал папу и маму. Они действительно живы! Я слышал их, и больше уже никогда, наверное, не услышу. Они бросили меня.

Слез больше нет.

Казик не знал, сколько времени просидел в телефонной будке, должно быть, ему сделалось холодно. Или это просто показалось, сердце уже не пыталось вырваться из груди, но в голове по-прежнему шумело.

– Я сумел дозвониться, потому что у меня была черная монета, – подвел итог произошедшему ребенок. Значит, если мне удастся отыскать еще одну такую монету, я сумею позвонить еще раз. А если не одну, если больше…

Монету потеряли те двое, которые знали про телефонную будку, и может быть, если как-то выбраться ночью на улицу, когда они придут снова… если попросить их дать еще монет. Рассказать про папу и маму, и как он по ним соскучился.… Если быть послушным, и пообещать делать все, что скажут эти двое… Уйти с ними, и…

Казику вдруг сделалось страшно: что, если чужие дяди окажутся бандитами, похитителями детей – не случайно же они крутятся возле дома ребенка? Что если его запрут в подвал или посадят на цепь, как это было в каком-то взрослом фильме?

Казик представил себя сидящего на цепи, это ему не понравилось. Не понравилось бы и если его заставят воровать. Воровать было стыдно. Казик не хотел воровать, не хотел сидеть на цепи или быть голодным и избитым.

Но тут же он вообразил, будто те двое больше не придут, или нет, они приходили по своему делу, потому что им тоже нужно было созвониться с кем-то на том свете. С кем-то, кого они оба любили. А значит, они не могут быть очень жестокими с Казиком, если он честно признается им в своем горе.

Будет плохо, если они не дадут ему монет или если откажутся брать его с собой. Зачем им чужой ребенок? Зачем вообще людям дети? Чужие дети?

Казик поднялся на четвереньки и выполз из будки. Первое, что следовало сделать, это как-то смыть кровь и тихонько присоединиться к остальной группе. Умывальник был в здании, но чтобы проникнуть туда, пришлось бы идти через детскую площадку. Казик огляделся, и, заметив рядом лужицу, умылся грязной водой.

Главное – смыть кровь, а уж привести себя в порядок по-настоящему можно и в доме. Казик распахнул куртку и обтер лицо чистой рубашкой. Кровь уже перестала идти, и это радовало.

Не поднимаясь с колен, Казик шаг за шагом обследовал каждый сантиметр земли за кустами, надеясь отыскать хотя бы еще одну монетку. Но ничего не получилось. На детской площадке он оказался как раз, когда воспитательница начала собирать в большой грязный мешок формочки для песочницы. Две девочки, Люся и Маша, помогали ей.

Скользнув взглядом по Казику и не обнаружив явного криминала, воспитательница продолжила пересчитывать вверенных ей детей, так что мальчик мог вздохнуть спокойно.

Ко мне имеет интерес

Попутный бес.

А.Смир

Нет! Все-таки следовало взять визитку! А еще лучше не ограничиваться двумя жалкими монетками, а прикупить у Вадима хотя бы с десяток. Теперь-то она уже знает, что это не тупая разводка. Едва добравшаяся до дома Аня, вдруг ощутила себя такой одинокой, какой не была с самых похорон Димки.

Все было не так, как сладко пел Вадим. Она не получила успокоения от первого звонка на тот свет. Ничего подобного. Стало даже хуже.

Поставив чайник и заставив себя проглотить полстакана сладкого крепкого чая, Аня слово за словом воссоздала весь разговор с Димкой, признав, что не сказала ему вообще ничего. Одни голые эмоции. Зато какие!!!

Нет, в чем-то Вадим определенно прав, нужно иметь план. Нужно четко знать, что именно следует передать, о чем спросить, а не терять время попусту.

В том, что она разговаривала именно с Димой, сомнений не было. Да, это был он. Вопреки ожиданию, она уже не чувствовала усталости, подгоняемая новым стрессом.

Тем не менее, Аня заставила себя раздеться и лечь в постель. Сон не шел, она думала о Димке, впервые без слез. Монеты делали свое дело. Теперь в ее сознании Димка перебрался из области невозвратного прошлого в настоящее и возможно будущее.

Интересно, можно ли выяснить через Димку или через покойного Василия устройство потустороннего мира? Что, например, нужно сделать, чтобы, умерев, попасть именно к своему милому, а не куда попало. И возможно ли это вообще? Есть ведь легенды о друзьях, назначающих встречу на берегу Стикса[2]?

К двенадцати ночи она не выдержала и, набросив на плечи куртку, прихватив обе монеты, вылетела из дома. На самом деле вряд ли кто-нибудь мог всерьез назвать движение задыхающейся и только что не падающей от слабости молодой женщины словом «вылетела», но Бог ведает, как она спешила.

Соседний двор был пустынен, и только несколько пятнистых кошек совещались о чем-то, сидя на детских качелях и покосившейся горке. На всякий случай, Аня оглянулась по сторонам, выискивая спрятавшихся недоброжелателей, но поблизости никого не было.