Соправитель - Денис Старый

добиться развенчания, как и упереть тебя в хороший монастырь с высокими стенами, — спокойно произнес я.

— В монастырь не пойду, я мать наследника престола! — горделиво сказала Катерина.

— Пока ты под домашним арестом, прислугу сменю, общение ограничу. Курить можешь теперь сколь угодно, как и пить ликеры с абсентом, в том не будет тебе ограничений. Но более ничего, поедешь со мной в Москву, — вынес я вердикт.

— Ты не сможешь меня держать взаперти, общество станет порицать сие, я стану жертвой и вызову симпатию, — Екатерина выдавила из себя вымученную улыбку.

— Это долго не продлится, копия доказательств твоего предательства отправится в Тайную канцелярию. Думаешь, Александр Иванович Шувалов упустит случай свалить Бестужева? Да он еще сам немало приложит бумаг к тем, что уже будут у меня. Предала мужа, предавай и своих советчиков. Я бы не стал уничтожать канцлера, он еще нужен России, но придется. Я все сказал! — жестко одернул я и отвернулся, позвало казаков, в сопровождении которых Екатерина ушла.

— Степан Иванович, давай эти документы, свидетельства нарушений и воровства Апраксина, записи разговоров английского посла, все, что есть, и еще наши подделки. Отправляй Бестужеву, пусть думает, но только тогда, как я буду в Москве, иначе канцлер и на глупости пойдет, а воевать с ним в открытую, после того, как только что и сам из ссылки прибыл, нерационально. И еще, фрейлинам сообщить, что Великая княгиня приболела, чтобы меньше бегали к ней да судачили, — дал я распоряжения Шешковскому и повалился на стул.

Этот разговор выбил из меня дух.

— По Замойскому? — лаконично спросил Шешковский.

— Предложи ему пятьдесят тысяч, надо, и двести дам. Окажется спесивым, скажи, что приложу все усилия, чтобы Россия не стала мстить Барской конфедерации, — сказал я, уже зная, что никто не собирается мстить конфедератам, России был выгоден нарастающий хаос в Речи Посполитой.

— Он должен подписать письмо? — спросил Степан Иванович.

— Да, это условие. Если мало будет обещаний, то скажи, что готов дать очень существенные скидки англичанам на парусину, как раз на складах скопилось немало, а только два военно-торговых корабля в строю. Нет –тогда будет силовой вариант, — я пристукнул ладонью по столу.

Глава 2

Глава 2

Москва. Кремль.

30 января 1751 года

Открытие Московского университета прошло без меня. Еще одна несправедливость, если посмотреть, сколь много денег я вложил в это начинание. Но виной тому, что я не «перерезал ленточку», была и моя личная загруженность.

Аккурат после Рождества пришлось много заниматься делами. Организовывать «великое переселение народов» — вот так можно было назвать тот аврал, что был мной затеян. Уже чуть ли не завод, что работал под Ораниенбаумом, пришлось перевозить под Москву. Назначили меня, значит, мэром Первопрестольной, или даже цельным губернатором!

Все никак тетушка ситуацию не может отпустить, подозревает. Столько сделала, чтобы только ее имя ассоциировалось с успехами России, но нет — сиди в провинциальной Москве. Правда, такая ссылка еще приемлема уже потому, что древняя столица России нисколько не провинциальна. Другая? Да! Более русская, чем прозападный Питер, где-то купеческая, где-то и промышленная. Даже шелк тут производят. Наверное, самое то для меня.

Да и ссылка ли это? Можно же по-разному относится. К примеру, как предэкзаменационная практика. Сказано мне, что волен в поступках и перемещениях. Получалось, что, по крайней мере, на словах, неволить не станут. Так что, с одной стороны, назначение можно принять как повышение, но что-то оно так не воспринимается. Осадочек остается.

Ну да ладно, недолго мне осталось вот так шататься. Елизавета все хуже себя чувствует, мажется косметикой, в которую еще больше добавили свинца. Уже не особо я жалею тетушку с ее манией преследования. Дала бы воли вдоволь, так и не ждал бы с таким нетерпением ее смерти, а тут… приходится ускорять.

В некотором роде, пребывание в Москве даже лучше. Можно спокойно работать, пусть и незначительно, но ближе располагаться к своим производствам и передовому хозяйству в Люберцах. Там уже все меньше засевались поля, а увеличивалась переработка. Поместье получало сырье с южных регионов. Да, далеко и нужно думать о переработке уже на месте. Вполне вероятным поставить сахарные заводы в районе Славяносербска и Бахмута. Но пока все равно выходит, что на территории, которая некогда звалась «Дикое поле», выращенный подсолнух, как и свекла, значительно лучше, нежели люберецкие.

Перевезли и производственную базу из Ораниенбаума, а больше мало что держит в Петербурге, только флот и мои портовые склады. Воронежские полки справляются и без моего участия, там вникать — только портить. Казаки также переберутся на базу в Люберцы.

Ну а с появлением университета, можно более плотно работать и с учеными. Тот же Ломоносов уже давно безвылазно сидит в Москве. И сегодня он у меня в гостях.

— Как Вам в Кремле, Михаил Васильевич? — спросил я у великого исследователя, когда мы расположились в моем кабинете.

— Величественно, русским духом все пронизано, — ответил Ломоносов.

— Ладно, давайте к делу! Очень много знаете ли работы, проблемный город мне достался, только закончили полыхать пожары [в книге события немного сдвинуты, в реальной истории в 1748 году по Москве прокатились серии грабежей с поджогами, в этот период криминализация Первопрестольной была на очень высоком уровне].

— Я переговорил со своими коллегами и скажу прямо: нам будет сложно ввести метрическую систему. Я проникся, многое из того, что Вы писали сложно понять без оной системы, но господа немцы не видят перспективу, — Ломоносов развел руками.

— Я предполагал некую косность ученых и считаю, что можно вводить метрическую систему постепенно. К примеру, на Урале в школах при заводах уже готовы переводить обучение на метры и килограммы. В тех школах, гимназиях, что я буду открывать, а я намерен это делать, также будет метрическая система. Переучиваем мастеровых. Думаю, что мастера не слишком будут ломать головы, переводя единицы измерения на первых порах, после свыкнуться и проникнутся. Помогите, это моя личная просьба, моим управляющим перейти на метрическую систему. Одно дело — бумажка с цифрами в руках, другое — рассказать по-человечески, — сказал я и отпил чаю с медом: что-то приболел немного, горло саднит, да вроде как и температура была.

— Хорошо, Петр Федорович, — Ломоносов улыбнулся, — Я не только с плохими вестями. Не стану Вас интриговать. Мы изобрели спички! Именно так Вы изволили назвать сей продукт. Вы еще более года назад говорили, что можно создать маленькую лучину или щепу, на конце которой будет сера, которая зажжет ту лучину.

— Помню, конечно, ранее у Вас мало что получилось. Нынче, видимо, сладилось? — спросил я, уже прикидывая строить сразу пару заводиков по производству спичек.

— Да, один из моих выучеников — Леонтьев — лентяй еще тот. Я его в шею гнать думал, а он взял да с помощью ломоносовой соли [бертолетова соль] и довел до ума те спички, — ученый усмехнулся. — И такой паразит, Леонтьев тот, даже и не понял, что изобрел, а винился в том, что спалил два листа бумаги!

— Это очень хорошо! А сколько этой самой соли можно производить? — задал я вопрос, от которого зависело в принципе начало производства нужнейшего товара.

— Нужны средства, но, думается, немало, процесс несложный, — задумчиво ответил Ломоносов.

— Предметно напишите мне все проблемы, с которыми я могу помочь. Ну, и сколько соли той сможете изготовить, — я мысленно потер руками — это ж еще одно золотое дно.

Дело в том, что зажигалки были проданы, но сразу же мое торговое представительство чуть не подверглось обвинению в шарлатанстве. Проблема хрупкости кремня решена не была, а запасными частями делу сильно не поможешь. А вот спички — это да. На лет так двести расходный продукт. Если удастся сохранить в тайне процессы изготовления бертолетовой соли, названной в этом мире «Ломоносовской», то можно некоторое время иметь монополию на неизменно востребованный товар. Тут и в цене можно особо не стесняться.

— Что еще, Михаил Васильевич? — спросил я.

— К сожалению, до открытия университета много занимался его обустройством, поиском профессоров и уговорами капризных ученых служить, — Ломоносов развел руками.

— Как раз-таки по поводу поиска профессоров. Как поживает Ваш друг и наставник господин Эйлер? Не сильно его отягощают те двести рублей, что он получает от Петербуржской академии наук? А сам крайне редко покупает за казенный