Последний брат - Лев Соколов

— Не буду. Вот, кстати, прародители наши грешные, Адам и Ева. Сидели в райском саду на всем готовом, ели, спали. Но им сравнить-то не с чем было, поэтому стало скучно и томно, они послушали змея и схрумкали плод с запретного дерева. Бог их за это выгнал взашей в голод и холод, и тут уж они вспомнили потерянный рай с горючими слезами. А вот если бы Бог сперва поселил Адама с Евой на обычной земле, дал продрогнуть слегка, и чтоб кишки к хребту подвело, а уже потом в рай… Думаю, приползи в таком разе к Еве дьявольский змей с лукавыми речами, она б его за хвост взяла и к дереву башкой пару раз от души приложила. В общем, недокумекал чего-то Бог.

— Хорошо тебя наш преподаватель закона Божьего не слышит. У него бы удар случился.

— А чего?

— Как-то ты о Боге говоришь… Ну знаешь, как о соседе каком-то… Без почтения.

— Да нет, я с почтением… И хорошо, что он не додумал. А то сидели бы до сих пор Адам с Евой в раю, безгрешные. Они ж там, наверное, даже целоваться не умели. И ни я, ни ты, ни родители наши вообще бы не появились.

Эрини вздохнула.

— Ты чего?

— О родителях сказал, я и подумала. Вот окончишь ты школу, и пошлют тебя служить…

— Поедешь со мной?

— Знаешь же, что поеду. А родители одни останутся. Потому и вздыхаю.

— Ну… — Он не нашелся, что ответить.

— Ничего. — Эрини перестала хмуриться и улыбнулась. — Вот ты у меня вырастешь из обычного декарха в самого-самого знаменитого стратига, разбогатеешь, купишь большой дом, и поселишь моих родителей с нами. Правда?

— Ага…

— И твоего отца к нам перевезем.

— Не поедет. Упрямый. В гости приедет, а насовсем нет. Всегда говорил, что будет жить рядом с могилой матери.

— Поедет. Мы уговорим. Старикам трудно жить одним.

— А я тебе говорю, что у него лоб медный, и… Тьфу! — Он встрепенулся. — Да что мы уже обсуждаем, поедет он или нет, будто я уже стратиг-комоставл, и дом готов, и слуги бегают, и кладовые ломятся, и осталось только его уговорить!.. Совсем ты мне голову задурила!

— А мечтать так и надо, — серьезно сказала Эрини. — Иначе не сбудется. Как Бог на небесах поймет, что человеку хочется, если он того даже внутри себя не может обрисовать?

— Может оно и так… — Трофим хлопнул себя по колену. — Ну, мне пора.

— А что так рано?

— Ну, понимаешь, ребята из моей контубернии сегодня договорились до конца увольнительной посидеть в кабачке.

— Так ты от меня раньше уходишь, чтоб со своими вояками в кабаке пьянство учинить?! — Повернула его к себе Эрини.

— Да ну, ты что! — возмутился Трофим. — Просто… я же у них старший. Нужно приглядеть, чтобы они там чего не учинили, и сами в срок вернулись. С меня ведь спросится.

— А-а… Ну раз так. А по-другому бы не отпустила.

— Да по-другому я бы и сам не ушел.

— Ну, скажи мне что-нибудь нежное на прощание.

— А чего?

— Нежное! Чего… Сам должен думать!

Трофим наморщился в суровых мысленных потугах.

— До встречи… капелька.

— Капелька… — Эрини покатала слово на языке. — Да, так мне нравится. До встречи, стратижонок.

* * *

Узкая улочка, на которой располагался трактир «Святой Эльм», находилась в черте городских стен, но недалеко от гавани. На ней, отделенной от побережья некоторым расстоянием, уже не был слышен дневной несмолкаемый шум порта, с его торговой разноголосицей, грохотом переносимых грузов и поскрипыванием пришвартованных кораблей. Но все же близкое присутствие порта ощущалось. Суета, толчея… По улочке целенаправленно шагали и просто слонялись крепкие представители разных народов с серьгами в ушах, с выгоревшими на солнце волосами, продубленной морским ветром кожей и привычно широким поставом ног, как будто твердая земля под ногами могла в любой момент заплясать ходуном в морской качке.

Впрочем, многих из этих парней, что в этот час выходили из расположенных здесь кабаков, действительно крепко штормило. Выйдя на уличный простор, они двигались замысловатыми галсами, оживленно горланя и поддерживая друг друга. Тем же, кто отдыхал в одиночестве и не мог рассчитывать на дружеское крепкое плечо, приходили на помощь портовые девки разной степени потасканности. После коротких веселых переговоров они подхватывали моряков свойским объятьем и вели их в уединенные места, где можно было прилечь и завершить сделку.

А вон тому одиночке, вывалившемуся из двери, украшенной вывеской «Царицы галикарнасской», не повезло. От команды он оторвался, и на девок ему рассчитывать не приходилось — весь его внешний вид свидетельствовал, что денежный балласт сброшен без остатка. Даже крепкие ноги временно отказались служить владельцу, и он вынужден по-звериному опуститься на карачки, чтобы сохранить остойчивость. Нет — и четыре не держат — морячок со стоном разочарования возлег всем телом на грязную мостовую.

Беда, что он упал прямо перед входом. Другой, черствый сердцем мореход, стремясь приобщиться к празднику под вывеской, просто наступает на бедолагу и заходит вовнутрь. Следующие двое, подойдя к распростертому телу, замысловато матерятся от восхищения, и совместно подцепив бесчувственное тело ногами, отпихивают его в сторону, как мешающее бревно. Это сделано почти деликатно, с пониманием — сегодня ты, а завтра я… Перекатившееся тело мычит, ворочается, и застывает у стены.

Двигаясь по улице, Трофим вертит головой, старясь ничего не упустить взглядом. Рядом идет Улеб. За ними парой Тит и Фока. Замыкают маленькую нестройную колонну Юлхуш и Амар. Место не то, чтобы опасное, но не стоит здесь щелкать клювом.

Портовую гавань со всех сторон охватывали улочки с увеселительными заведениями рассчитанными на разный достаток. Были гостиницы и таверны с репутацией, для состоятельных капитанов и науклеусов. Были завышающие цену кабаки с красочными вывесками, которые брали удачным расположением, пользуя морячков из тех, кому не терпелось спустить жалование и недосуг искать более дешевых мест, — гуляй морская душа! Были совсем уж трущобные берлоги, куда стороннему человеку лучше не соваться. Там свои стояли за прилавком и сидели за столиками, и свои обделывали дела со своими, а из посторонних туда рисковала зайти разве что городская стража в паноплии. И были такие, как на этой вот улице заведения, где за скромные деньги можно было получить толику нехитрых радостей.

Но все же не стоит зевать и здесь. Вокруг снует народ, наболтавшийся в море, а теперь возбужденный винными парами. Крепкие люди с морскими ножами, которыми можно и канат перерезать, и по живому телу полоснуть. Поэтому Трофим со товарищи двигались аккуратно, без лишней толчеи. Впрочем, и окружающие не стремились нарваться на шестерых здоровых молодых парней с воинскими поясами.

— Смотри! — Улеб пихнул Трофима в плечо, привлекая внимание.