Конец легенды - Денис Ватутин

Резко крикнула какая-то птица, и я вновь замер, обшаривая камни в режиме инфрасканера и включив внешние микрофоны на полную мощность. К счастью, ничего, кроме попискивания скальных летучих мышей, не услышал.

Вновь я погрузился в раздумья, чтобы отвлечься от своих тревог и мрачного состояния.

Все более-менее выстраивалось в цепочку…

Одно мне было непонятно – роль во всем этом прекрасной кореянки-француженки, которая так убедительно разыграла влюбленность в финальной сцене, – я не особо верил ее чувствам, но… С ней было вообще все гораздо сложнее: на кого она работала? Связана ли была она хоть с одним из сексотов[13]нашей группы? И если да, то почему бегала от Криса к Дарби, а потом с вертолета в пустоту? А если была цель, то опять же на кого она работала? На «хороших» или на «плохих»? Дарби-то она предала за-ради меня или нет? Но Дарби оказался в результате вообще представителем «третьей силы»…

Увязать в голове всю эту чехарду событий и мотивов разных людей я мог только с учетом одной вещи: я лишний раз убедился в том, что даже в такой элитной и профессиональной организации, как «Пантеон», царят глобальный бардак и несогласованность, скорее всего, именно в силу этой самой своей засекреченности и таинственности. Каждый же, синея от натуги, пытается выполнить свой приказ, не успевая за сменой идей руководства и изменением ситуации на месте… Даже Дарби сказал, что бой с танками у Башни был случайностью, хотя наш захват паладинами – продуманный план. Хорошенькая случайность, когда жизнь такой важной фигуры, как Ирина, несколько раз висела на волоске… Да и непонятным был тот танк, который стоял во дворе котельной, будто бы охраняя группу в придачу к бандитам. Почему он не принимал участия в бою, а потом просто-напросто «ушел» куда-то по своим делам? То ли эта танковая атака была все же ради нашего захвата, просто ребята перестарались, то ли пилот последней машины работал на другую сторону? Мне этого было не понять, да я и не особо стремился…

Честно говоря, меня во всей этой ситуации одинаково раздражали и «плохие» и «хорошие». Так уж повелось издавна – цель оправдывает средства ее достижения… И самым главным идиотом в данной ситуации был я, которого внешняя разведка Марса прикрепила к этой группе в качестве наблюдателя за предполагаемым агентом земной разведки, о котором было почти ничего не известно. Не берусь даже предполагать, знало ли мое руководство истинное положение вещей: главное, что его не знал я. Конкретных приказов я не имел, кроме как докладывать о подозрительных событиях, которых у нас было как на собаке блох.

При первом же моем упоминании про «Зеркало-13», после беседы с покойным Джованни, руководство выразило недовольство тем, что я, по их мнению, занимаюсь этнографией и фольклором, вместо того чтобы серьезно работать… Когда же я сообщил о странном поведении глюка в районе «Изумруда», который словно гнал нас в засаду, мне вообще предложили пройти курс интенсивной терапии или же, на выбор, перестать маяться дурью… Я и перестал… то есть начал докладывать реже и только скупую фактическую информацию, на которую следовали не менее скупые и ни к чему не обязывающие комментарии начальства. Вот такой я суперагент… А после НИИ «Эол» я вообще перестал выходить на связь в условленное время, так как просто не представлял, как это все рассказать… Да и смысла не видел, начав уже всерьез опасаться за благополучие Ирины… Будь я «штатником», мне грозили бы за это крупные неприятности…

Но чувство долга сильно притупилось у меня еще после Башни… Только перед тремя людьми мне было смертельно стыдно: перед Ириной, которую я не смог защитить, и перед Йоргеном с Сибиллой, которые погибли из-за меня… Конечно, оставались еще полковник, Дронова и Аюми, смотрящиеся просто белыми воронами на фоне этой шайки разведчиков, но… Я не уверен, что смогу себе простить смерть близких и дорогих мне Охотников… Я был совсем не уверен в этом… И Ирина… Если бы не моя лихорадочная жажда деятельности, я бы сейчас просто бился в истерике и слезах – такую горечь внутри чувствовал… Странно, что мой мозг так быстро пришел в себя от шока… Говорят, он у меня необычный… А по мне – так… Ох, как же все это…

Небольшая жажда мести (я очень хотел пристрелить Паттерсона), небольшое чувство долга (которое все же осталось) и огромная буря чувств (которая тянула меня к Ирине) – вот тот щит, спасающий меня сейчас от шквальной депрессии…

Когда я повертел по сторонам головой, продолжая изучать местность в инфракрасном режиме, мне показалось на секунду, что на одном из утесов тускло светится бордово-коричневая точка, напоминающая фигуру человека! Так, если бы кто-то стоял в маскхалате на фоне очень холодного камня.

Я резко развернул голову в том направлении: точка, вернее, пятно действительно напоминало фигуру стоящего на скале человека…

Я ударил Белого по бокам и, развернув поводья в ту сторону, съехал с тропы, лавируя между каменными столбами. Буквально через полминуты, когда я вновь выехал на относительно открытое пространство, пятна уже не было.

Приметив тот утес, я галопом понесся туда, еле маневрируя в каменных лабиринтах Ломтя Сыра. Мысленно я крыл себя отборными ругательствами: не надо было так резко реагировать на увиденное. Нормальный Охотник не показал бы виду, что заметил кого-то, и под прикрытием камней подъехал бы поближе…

Но я уже давно не был нормальным Охотником – я стал сгустком пульсирующих нервов!

Битых полчаса я утюжил эти чертовы скалы. Белый явно не одобрял моих действий, фыркая и вздрагивая, когда на его светлую шкуру пытались приземлиться летучие мыши.

Наконец я спрыгнул с седла и начал изучать каменистую землю с редкими наносами песка, но, кроме помета церберов и мышей, следов верблюдов и вышеуказанных собак, ничего не увидел. Ни дымка, ни окурка, ни свежесковырянных пород на пирамидальном утесе.

Но то ли от недавнего стресса, то ли от паранойи, или же так обострились мои инстинкты – я затылком чувствовал чье-то пристальное внимание. Меня это пугало и будоражило одновременно – я вошел в азарт преследователя.

Не знаю, долго бы я ползал в этом «священном безумии» по сухопутным фьордам, но тут Белый испуганно тявкнул, и тут же я услышал многоголосый хриплый лай. Из разлома в скале вылезла облезлая серая сука о двух головах, надрывающаяся отчаянным хриплым гавканьем, переходящим в глухое рычание. Глаза на одной ее голове, той, что поменьше, были затянуты бельмами, а из пасти беспомощно свисал рваный язык. Зато вторая голова выглядела вполне устрашающе, щерясь пастью с кинжалообразными клыками, торчащими из пегой десны.

Видно, я потревожил собачье гнездо, а это было опасно, так как оно могло быть и с выводком. Если она защищала потомство, то разумнее было сбежать, особенно учитывая, что на отдававшийся эхом в жуткой тишине лай стали отвечать другие собаки, находившиеся где-то неподалеку.

Плюнув в сердцах, я вскочил в седло уже собравшегося бежать Белого, и даже шенкелей давать ему не пришлось – он перешел в бодрую рысь, довольно профессионально огибая препятствия без всякой моей помощи…