Десять миллионов Красного Опоссума - Луи Буссенар

Наконец, на случай, если бы пришлось встретить какое-нибудь значительное скопление воды, одна шестисаженная фура была обита железом и скреплена гвоздями, так что могла служить при нужде хорошею лодкой. Для этого достаточно было ввезти ее в воду, снять колеса, поставить припасенную мачту, взять весла – и вышла бы настоящая шлюпка, на которой можно было ехать куда угодно.

Сказав о нашем караване, позволю себе сделать маленькое отступление, очертив вкратце биографию моего товарища, Кирилла, чего он заслуживает как по той роли, которую ему пришлось играть в экспедиции, так и по тому значению, которое имеет он для меня.

Кирилл – мой молочный брат, родившийся в один день со мною, ровно тридцать два года тому назад, в Экренне, небольшой деревеньке департамента Луары. Беспечно и весело, как все дети, росли мы в Экренне; ни малейшая тень не затемняла нашей дружбы до самого моего поступления в Орлеанский лицей. Тут в первый раз товарищ моих игр почувствовал печаль и тоску по другу. Простодушный мальчуган никак не мог понять, почему нужно сидеть в душной комнате и корпеть над непонятною латынью, вместо того чтобы свободно лазить по деревьям или ловить рыбу… Сознаюсь, и я разделял это мнение. Зато во время моих вакаций наша радость не знала границ. Чего только не придумывали мы, чтобы провести как можно веселее время! Каких игр и шалостей мы не проделывали! Нужно только удивляться, как мы не сломали себе голов, с нашими забавами!

Когда я немного подрос, муж моей кормилицы, Делафой, всегда баловавший меня, подарил мне ружье. Предоставляю вам судить о моем волнении, о моей радости, когда я в первый раз в своей жизни спустил курок!

С этого знаменательного дня я сделался страстным охотником.

Прошло несколько времени, нам было уже около пятнадцати лет, как непоправимое несчастье обрушилось на бедного Кирилла: в несколько дней он потерял обоих своих родителей. Сироту взяла к себе моя добрая мать, и с этого времени он сделался членом нашей семьи, чего вполне стоил по своему несравненному сердцу.

С летами из него выровнялся рослый молодец саженного роста и атлетического сложения. На широких плечах помещалась огромная голова с маленькими умными глазами. Железные ноги не знали усталости. Если прибавить к этому, что Кирилл был отличный рубака и стрелок, то вам вполне будет известна физиономия моего богатыря. Но при безумной храбрости он всегда хранил благоразумие и ясность мыслей. Самообладание никогда не оставляло его, даже в самые трудные минуты. Нужно, например, отправляться в какое-нибудь дальнее путешествие.

– Кирилл, – скажешь ему, – мы едем.

– Хорошо, – ответит он просто. – Куда же?

– Да хоть в Мексику, Индию или Африку.

– А наши собаки? Им, бедняжкам, очень тяжело будет сидеть в трюме!

– Мы дадим им отдельные каюты.

– Слишком дорого! Не лучше ли будет везти их как-нибудь иначе?

– Делай как знаешь; я полагаюсь на тебя. Итак, решено, мы едем завтра и будем свободно охотиться, где захотим, не встречая неприятных надписей: «Охота воспрещается».

– А, вот это хорошо! – говорит Кирилл, потирая руки, и глаза его радостно сверкают.

В каждом путешествии его радовала только охота. Все остальное не существовало для моего спутника. Где бы он ни находился, – красоты природы на него нисколько не действовали. Необъятность моря для него означала только обилие воды. Вихрь и свист бури – сильный ветер. Величие австралийских прерий вызывало из его груди только вздохи сожаления:

– Как бы хорошо было здесь пройтись с плугом!

Словом, в высших чувствах мой Кирилл был совершенный профан. Однако отсюда вовсе не следует, что его душа не поддавалась никакому волнению. Нет, богатырь был способен на самое нежное чувство. Это всем стало очевидным, когда увидели его смущение в присутствии одной красивой девушки – Кэлли, горничной мисс Мэри, которая пожелала сопровождать дядю и братьев в поисках пропавшего отца. Влюбленный богатырь адресовал предмету своей страсти целую серию отборнейших стихотворений, правда, страдавших в грамотности, но все-таки благосклонно принятых. Добрая девушка вполне извиняла недостаток образования моего друга.

Если присутствие прекрасной ирландки восхищало Кирилла, то, напротив, вид первого лейтенанта каравана заставлял его сильно коситься. Прежде всего это был немец! Эта пронырливая нация, как паразиты, везде лезет с нахальством. Кирилл, носивший в своей петличке ленту военной медали, храбро заслуженной в битве при Шампиньи, ненавидел пруссаков, и было за что: кожаный картуз Кирилла едва прикрывал громадный шрам от сабельного удара, чуть не стоившего жизни моему другу. И хотя удар был нанесен одним виртембергцем, мой товарищ не входил в тонкости и сохранил ненависть ко всему, что происходило из-за Рейна.

Предмет ненависти Кирилла, герр Шаффер, представлял из себя вежливого до приторности немца лет сорока. Он уже давно состоял управителем у сэра Рида, который не мог нахвалиться его честностью. Надеясь на его опытность и честность, последний уже во второй раз поручал ему управлять караваном.

Кроме Шаффера, с нами было еще четыре немца; все прочие – англичане; французы были только я да Кирилл. Был, впрочем, еще один канадец, говоривший, подобно всем своим соплеменникам, французским языком прошлого столетия.

Вид герра Шаффера (опять возвращаюсь к нему), судя по первому впечатлению, мне очень не понравился. К личному чувству присоединилась еще расовая вражда, и в результате я не мог смотреть на него спокойно. Не зная за ним ничего худого, я тем не менее решил до нитки разобрать эту личность, черты которой мне казались как будто знакомыми.

Что касается Эдуарда и Ричарда, то редко можно встретить лица более открытые и симпатичные. Я привязался к ним с первого дня. Их сестра, мисс Мэри, была милая девушка, с золотистыми волосами, черными глазами и энергичным личиком.

Цель нашего путешествия лежала в точке пересечения ста тридцати пяти градусов долготы и двадцати градусов широты. Там, согласно странному документу, мы должны были найти племя Нга-Ко-Тко, черных стражей сокровища. Станция Трех Фонтанов отстояла от этого пункта на четыреста пятьдесят лье, или около тысячи восьмисот верст. Делать более тридцати пяти – сорока верст в день нам было немыслимо, так что при самых благоприятных обстоятельствах раньше двух месяцев нельзя было и надеяться достичь нашей цели, принимая во внимание разные задержки на пути в виде отдыхов, охот и пр.

Наша дорога сначала шла по реке Муррее, при слиянии которой с Моррумбиджем находилось жилище скваттера. Следуя роскошными берегами этой величайшей из австралийских рек, мы намеревались достигнуть Дарлинга, другого значительного притока реки Муррея, и ехать по нему верст сто до ста сорока градусов. Отсюда мы должны были некоторое время идти дорогою Буркэ, но так как она слишком длинна, то мы намеревались скоро свернуть с нее влево по направлению к озеру Бланш.

Наш путь, утомительный и долгий, независимо от звезд, определялся по вычислениям самых лучших буссолей, секстантов и хронометров. Каждый день на карте тщательно отмечался пройденный путь. Поэтому нам нечего было опасаться, что заблудимся. У озера Грегора снова предполагалось повернуть налево и ехать до самого озера Эйр, этого внутреннего австралийского моря, еще мало исследованного. Потом пойдут песчаные и каменистые пустыни, где потребуется нам все присутствие духа.