Танки генерала Брусилова - Анатолий Матвиенко

По дороге они молчали. Потом Брилинг заметил:

– Представь у этих мерзавцев бронеход с пулеметами. Ни одна душа не спаслась бы. Кстати, я тебе жизнь спас.

– Благодарствую. А кто втянул меня в авантюру?

– Ладно. Один-один. Квиты. Только чур – никому ни слова, включая Берга, твоего отца и тем более Романова.

– Да уж понимаю. Теперь не гвардейцы – преступники, народ расстрелявшие, а мы, покаравшие одного из убийц.

– Вот и славно. Приглашаю тебя на ближайшее собрание ячейки ПСР. Личное поручительство дам.

– Нет уж. Довольно с меня политики. Кстати, едем домой и чертежи чертим. Тебя как эсера видного и путиловского непременно спросят, чем развлекался 9 января.

Отмахав приличное расстояние, они отпустили измученное животное, нашли извозчика и отправились в холостяцкую квартирку Брилинга. Там промыли неглубокую рану и перебинтовали ногу Николая, уничтожив в камине заляпанные брюки и исподнее с пулевым следом.

Менделеев как в воду глядел. К вечеру нагрянул городовой в сопровождении пронырливого типа в штатском. И хотя сын знаменитого профессора не любил козырять происхождением, здесь он позволил себе и папеньку использовать, и на полицейского голос повысить, что со своими дурацкими вопросами тот отечественный прогресс тормозит. Городовой капнул на ковер растаявшим инеем с усов и ретировался. Партикулярный господин не проронил ни звука.

– Так их, сатрапов, – расслабился хозяин квартиры. – На сегодня с черчением баста. Налей по маленькой, нервы ни к черту.

И верно, хладнокровное убийство гвардейского офицера вылилось в серьезное испытание для психики. Листы, исчерченные до посещения блюстителя порядка, Николай швырнул в огонь – дрожащие руки выводили неверные прямые.

Менделеев опрокинул в слегка простуженное горло стопку ледяной «Смирновки», помянув гвардейца.

– Упокой Господь его душу. Пусть душегуб был, а какой ни есть человек. Слушай, теперь ты средь эсеров – герой?

– Черта с два. Никому и там не скажу. Чует мое сердце, есть среди нас шпики из охранки. Не хочу в острог. Так что молчи. Иначе и тебя загребут для компании.

Дома чуть пьяного Василия сначала растерзать хотели, потом задушили в объятиях.

– Я уж Антипку к тебе на квартиру в Кронштадт посылал, и в полицейских участках справки навел – нету! Был человек, нет человека…

– Это лишнее, папа. Я уже взрослый. Зачем мне в глупости встревать? Сидели мы, трансмиссию чертили. Глядишь, по весне сборку начнем.

– Хорошо, коли так.

Василий впервые открыто и безоговорочно лгал отцу. Однажды подобное происходит у всех. Семья села за чай, уютно расположившись под большим зеленым абажуром.

В десятках верст от них в кругу семьи столь же умиротворенно чаевничал Николай Второй, изредка выслушивая реляции, что порядок в столице восстановлен и беспокоиться не о чем. Государь и не думал возвращаться в Зимний дворец, задержавшись в Царском Селе. Он приказал решительно пресечь выходку Гапона. В самом деле, как глупая чернь могла позволить себе обеспокоить Императора Всея Руси в законный выходной. Пулю в лоб, штык в пузо и саблей по шее – весь ответ на народную петицию. А там можно снова чай пить.

Словно оправдываясь перед самим собой, царь записал в дневнике: «Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых».[3]

Удивительно, но последствия событий 9 января произвели впечатление даже на непробиваемого в своем равнодушии помазанника Божия. Он изволил выразить недовольство действиями генералов и отправил некоторых в почетную отставку, не отдав под суд никого из убийц. 18 февраля газеты распространили царское воззвание с призывом к искоренению крамолы во имя укрепления истинного самодержавия. На сем Николай Второй счел недоразумение исчерпанным. У народа оказалось другое мнение.

Николая Брилинга в смерти гвардейца никто не обвинил. С Путиловского завода его выперли на всякий случай, как и многих других, замеченных в политических сборищах. Берг чувствовал, что дело с ним неладно, потому позицию свою гнул по-прежнему: работаешь – плачу. Или на все четыре стороны, хоть и жаль терять единственного опытного дизелиста в команде.

Фрезе соорудил во дворе мастерской козловой кран. Его рабочие легко поднимали руками части авто, если не в одиночку, так вдвоем. Будущий бронеход выходил многотонным, без механизации никак.

Участники эпопеи с трудом согласились на предложение Василия составить документацию в метрических величинах. Сын великого метролога с пеной у рта объяснял преимущество французских мер над британскими и старорусскими, тем более в технике применялась дикая смесь. Масса обозначалась в пудах, фунтах и тоннах, длина в ярдах и саженях, давление в атмосферах (один килограмм на квадратный сантиметр) и в футах на квадратный дюйм.

– В техническом описании на выходе так или иначе придется писать скорость в верстах в час, расход топлива в ведрах в час, а массу снаряда в золотниках, – согласился Романов.

От машин Гиткота и Блинова практически ничего не осталось. Четыре опорных катка обрели пружинную, а не пневматическую подвеску, как в ранних эскизах Менделеева. Два ведущих передних колеса получили крутящий момент через толстый кардан с коленвала паровой машины, а не через цепь, как в тракторе Холта.

После первой же установки траков верхний участок гусениц грустно обвис под своей тяжестью меж ведущим колесом и ленивцем. Каждый борт украсился парой поддерживающих роликов, что задержало работы на добрую неделю.

Как ни старались свести численность экипажа до наименьшего, справиться с управлением паровой машиной и трансмиссией одному человеку не под силу. В итоге, выражаясь привычной Бергу морской терминологией, на борту осталось два человека команды – рулевой и механик-кондуктор.

Не слишком изящное сооружение смотрелось, как котел паровозного типа на гусеничном шасси с вынесенной вперед площадкой управления. По бортам приклепаны потопчины с ограждением вокруг бака, чтоб механик мог на ходу бегать вокруг паровой машины, устраняя огрехи. Сооружение обосновалось на прямоугольной раме из швеллеров, трансмиссия спереди закрыта клепаным кожухом. Как ни стремились Романов, Брилинг и Менделеев спроектировать первый аппарат полегче, самоход вышел массой в шесть тонн при длине всего в пять с половиной метров.