Вавилонские сестры и другие постчеловеки - Брюс Стерлинг

Сейчас мне понятно, что такой возможности у меня не было. Елена решительный, волевой человек – или же это я слишком слаб? – и потому я не мог сказать ей «нет».

И все равно у меня язык не поворачивается в чем-то ее обвинить.

Помнится, как, пройдя сквозь затуманенную памятью комнату, она взволнованно воскликнула:

– Роберт, его получили!

Я отложил книгу, недоуменно посмотрел на нее и спросил:

– Ты даже не хочешь поприветствовать меня и поцеловать? Значит, это должно быть что-то удивительное. Что ж, тогда я тебя укушу. Получили что?

– Как что? Новый нейротропин, которого все уже так давно ждали. Тот самый, который способен изменить мировосприятие.

Я тотчас ощетинился.

– Елена, ты же знаешь, что я стараюсь держаться подальше от всех искусственных препаратов. Они... они противоречат природе. Я не ханжа, Елена, и время от времени сам не прочь побаловаться травкой или кокаином – но это натуральные вещества, призванные расширять сознание, человечество пользовалось ими многие века. А все эти новомодные химикаты – помяни мое слово, они такое сотворят с твоими нейронными цепочками, что ты сама будешь не рада.

Мои слова задели ее.

– Роберт, ты несешь чушь. Это совсем не то, что ты думаешь, не темпо и не зиптон. Да что там, он даже не такой сильный, как эстетицин. От него не бывает кайфа, он не влияет на сознание. Просто изменяет мировосприятие.

– Ах вот оно что. А что такое, позволь тебя спросить, мировосприятие?

– Роберт! – Елена испустила вздох отчаяния. – И ты еще называешь себя образованным человеком. Вот уж не ожидала услышать такой вопрос от тебя, который вечно сидит, уткнувшись носом в книгу. Мировосприятие – это мир, пропущенный через твое личное восприятие. Тот единственный мир, который доступен каждому из нас, если, конечно, физики, на которых ты вечно ссылаешься, знают, о чем толкуют.

– Хватит, Елена, мы, кажется, уже говорили с тобой на эту тему. Я только и делаю, что твержу тебе, что законы квантовой физики неприменимы к макромиру.

– К черту твои законы! Ты просто пытаешься уйти от разговора. Неужели ты не рад?

– Не знаю, может, и был бы рад, если бы знал, что из этого следует. А пока я не могу взять в толк одну вещь – этот твой суперпрепарат, он что, новый галлюциноген?

– Если бы! Он нечто большее! Он меняет визуальное восприятие, не влияя больше ни на что. Так что, приняв его, ты не увидишь того, чего нет. Ты увидишь все то, что существует вокруг тебя, только в ином свете. А поскольку зрение – самое главное из наших чувств, то полученный эффект сродни возможности перенестись в другой мир.

Ее слова заставили меня задуматься.

– И в какой же мир, скажи на милость, я перенесусь?

Елена с радостным визгом плюхнулась мне на колени – не иначе, как она считала, что победа осталась за ней.

– Ах, Роберт, дело не в том, в какой, а в чей!

– Чей?

– Ну да, чей! Психоинженеры уверяют, что они сумели получить эссенцию художественного мировосприятия.

Тут я должен сделать одно важное замечание – Елена изучает историю искусства. В нашем причудливом мире, где Всемирная Паутина сопровождает вас от колыбели до гроба, она могла позволить себе роскошь изучать то, что ей нравилось, а это значило часами бродить по музеям, картинным галереям, мастерским художников, повсюду таская за собой меня.

– Ты утверждаешь, – тем временем медленно продолжал я, – что эта таблетка позволит мне видеть мир, ну, скажем, так, как его видел Рембрандт?

– Нет, – нахмурилась Елена. – Вернее, не совсем так. В конце концов, мировосприятие Рембрандта, если воспользоваться твоим примером, скорее всего мало чем отличалось от того, как видим мир мы с тобой. Впрочем, это типичное заблуждение тех, кто не связан с искусством. Волшебство заключается в том, как его полотна отражали его ежедневное мировосприятие, преображали, запечатлевая в красках на холсте. Сомневаюсь, чтобы художники, за исключением разве что Ван Гога и ему подобных, которые были близки к помешательству, каждую минуту жили в своем преображенном мире. Нет, наши психоинженеры сделали нечто совершенно иное: они формализовали стилистические элементы, характерные для того или иного живописца – те или иные субъективные правила, которым подчиняются свет, формы, текстура его индивидуального мира на созданных им полотнах, – и делают возможным их воспроизведение. Принимая новый нейротропин, мы вряд ли сможем увидеть мир, каким его видел Рембрандт, но мы словно перенесемся в его полотна!

– Верится с трудом.

– Представь себе, это возможно! Добровольцы, испробовавшие на себе препарат, говорят, что результат превзошел все ожидания.

– Но, Елена, неужели тебе не терпится перенестись в мир Рембрандта?

– Разумеется. Оглянись по сторонам. Вокруг один пластик и синтетика! Да кто угодно сбежит отсюда без оглядки! К тому же для первой партии выбрали не Рембрандта, а Вермеера.

– Вермеер или Рембрандт, Елена, лично я не вижу особой разницы.

– Роберт, ты пока не понял самого главного. Мы перенесемся туда вместе. Впервые в истории цивилизации два человека смогут с уверенностью утверждать, что перенеслись в один и тот же мир. Наше зрительное восприятие будет полностью синхронизировано. Ни мне, ни тебе не придется мучиться вопросом, что видит в тот или иной момент другой из нас. Потому что мы будем там вместе, мы станем единым целым. Ты только подумай, что это значит для нашей любви!

Ее лицо – увы, для меня навсегда покрытое патиной художественной интерпретации – светилось счастьем. Ну как, скажите, я мог устоять?

– Ну ладно, – сказал я. – Если уж тебе так хочется...

Елена тотчас обняла меня за шею и крепко прижала к себе.

– О, Роберт. Я знала, что ты согласишься! Боже, как это чудесно! – Она отпустила меня и встала. – Кстати, я захватила с собой таблетки.

Должен признаться, что, услышав эти ее слова, я немного струхнул.

– То есть ты купила их, даже не спросив моего согласия?

– Роберт, надеюсь, ты на меня за это не сердишься? Просто я подумала – мы ведь так хорошо знаем друг друга. – Елена нервно вертела в руках коробочку с волшебным снадобьем.

– Нет-нет, не сержусь, просто я... Ладно, не будем об этом. Давай мне эту чертову таблетку.

Елена пошла на кухню, наполнила водой один стакан на двоих, и каждый из нас взял по таблетке. Елена проглотила свою первой, после чего, словно отправляя некое таинство, протянула стакан мне. Я запил водой таблетку – мне показалось, будто она обожгла мне горло.

– И сколько же продлится эффект? – поинтересовался я.

– Как сколько? Я же тебе объяснила – пока не примешь еще одну.

Я вяло опустился в кресло. Елена села рядом со мной на подлокотник. То и дело оглядываясь по сторонам, мы принялись ждать, когда же наши глаза начнут замечать изменения вокруг нас.