Дневник мамы первоклассника - Маша Трауб

Я думаю, может, не ходить больше в школу? А няня пусть скажет психологу, что у меня температура. Или я на работе. Ведь могу же я быть на работе с температурой? Могу.

— Вась, а что у вас психолог спрашивал? — спросила я сына.

— Не помню.

— Совсем не помнишь?

— Ну, так.

— А ты ей что говорил?

— Ничего. Молчал.

— Почему?

— Потому что вопросы были неинтересные.

— Надеюсь, ты психологу этого не сказал?

— Она что, сама не понимает?

Могу себе представить, что она подумала. Аутизм, к психологу не ходи.

Васю забирала няня, поэтому я временно выпала из школьной жизни. Но позвонила родительница и сказала, что опять нужно сдать деньги. На уборщицу и на ремонт.

— А мы уже сдавали. Пять тысяч, — сказала я.

— Еще по пять надо. Будем еще рекреацию ремонтировать, — сказала родительница.

Я, конечно, обзвонила всех — мужа, маму.

— В классе двадцать пять человек. Даже если двадцать сдали по пять тысяч, то уже получается сто. Куда еще? — возмущалась я.

— Ты что, не будешь сдавать? — спросила мама.

— Не знаю. Но ведь нужно спросить, куда дели деньги?

— Лучше не связывайся. Там найдется кто-нибудь, кто спросит. А Васе еще в этом классе учиться.

Пошла сдавать деньги. Активистка родительского комитета стояла и разговаривала с мужчиной в костюме.

— Так сколько нужно сдать, я так и не понял? — спрашивал мужчина.

— По пять плюс семьсот на уборщицу и еще пять, — отвечала она.

— Так пять или десять?

— Пять или десять. Просто некоторые родители сдали по десять. А одна электрика стоила сорок. Кто может, тот сдает.

— Хорошо, каждый по пять умножить на двадцать пять, а остальные деньги? — пытался подсчитать папа.

— Канцтовары, подарки и цветы учителям на День учителя, вот тут у нас все записано. — Активистка показала ему тетрадку с записями.

— Так, вот вам пять тысяч, — сказал мужчина.

— Вы больше не можете? — посочувствовала родительница.

— Я? — возмутился он. — Могу. Но сейчас не могу.

— Вот чем больше у людей денег, тем они жаднее, — философски заметила активистка. — За каждую копейку удавятся.

Я кивнула. Хотя у меня не так много денег, я тоже очень хочу удавиться за каждую копейку.

— Давайте я вам еще три тысячи отдам, — сказала я. Успокаивала я себя тем, что папа сдал всего пять, а я — целых восемь.

Вышла учительница. Сказала, что нужно принести пластилин и пластилиновый коврик. И никто не спросил, что это такое. Наверное, все знали. А я постеснялась уточнять.

— Вася, тебе в школе нравится? — опять пристала я к сыну.

— Нравится, — сказал он.

— Тебе интересно?

— А это как?

— Ну, это когда тебя что-то удивляет, радует и хочется придумать что-то свое.

— Эх, мама, вот если бы мы были рыбами, а учительница — акулой, было бы интереснее. Или если бы нам вместо каши давали лягушек, тогда бы было интересно. А так что придумаешь? Уже все за нас придумали. Только девочка меня спасает.

— Какая девочка?

— Которая передо мной сидит. Я забыл, как ее зовут.

— И как она тебя спасает?

— А когда я ее пеналом по голове бью или линейкой, она очень смешно делает — ложится на парту и голову закрывает. Даже когда я ее не бью, а только руку поднимаю, она сразу на парту ложится.

— А зачем ты ее бьешь? Девочек нельзя бить.

— Но ей же нравится. Если бы не нравилось, я бы не бил. Мы так играем.

— Ты мне покажешь эту девочку?

— Нет, не покажу.

— Почему?

— Она тебе не понравится.

— С чего ты взял?

— Тебе же Настя нравится. А эта девочка, она совсем на Настю не похожа.

— А тебе кто нравится — Настя или эта девочка?

— Вообще-то Настя. С ней хоть подраться можно. Знаешь, она какая? Я ее пеналом ударил, и она меня ударила. Я ее линейкой. И она меня линейкой. Сильно, — пустился в воспоминания сын. — Но Настя далеко сидит. А эта девочка рядом. Я же не могу выбирать.

— В каком смысле? — перепугалась я. Я решила, что у Васи начались проблемы с девочками.

— Ну, парту. Я же не могу выбирать себе парту. Кстати, у меня хорошая парта. Знаешь, что я на ней написал?

— Что?

— Кикимора.

— На партах писать нельзя, — сказала я.

— Где-то я уже это слышал, — задумался ребенок.

— А что еще новенького?

— Мама, ну что там может быть новенького? Там уже все старенькое. Даже учительница.

Это какой-то кошмар. Организм отказывается перестраиваться. Я больше не могу вставать по утрам! Хочу спать! Все время хочу спать! Мне кажется, я так не хотела спать даже тогда, когда Вася был младенцем. А младенцем он был чудовищным — неспящим и орущим. Конечно, я тогда была моложе, азартнее и здоровее. Но по моим подсчетам, у меня уже должна была начаться старческая бессонница — когда просыпаешься в пять утра и не можешь уснуть. Но она почему-то не начинается. А так много успела бы сделать.

Смотрели с Васей «Смешариков». Так там заяц Крош засыпает от хлопка в ладоши. И все время спрашивает: «Почему я вырубаюсь?» Вот я тоже хожу, как Крош, и спрашиваю у мужа: «Почему я вырубаюсь?»

Утром муж сказал, что сам соберет ребенка. А я могу не вставать.

— Спи, спи, — заходит он на цыпочках в спальню, — только скажи, какую ему рубашку надевать.

Выбор небольшой — две штуки. И Вася — не девочка. Ему вообще по фигу, в рубашке он пойдет или в пижаме.

— Спи, спи, — опять зашел муж, — а где стоит молочный суп на завтрак?

— В холодильнике.

— Я его там не нашел.

Встала, достала молочный суп, разогрела, нашла рубашку. Заснуть снова не получилось.

Муж отвел сына в школу. Вернулся.

— Как дошли? — спросила я.

— Знаешь, его так жалко. Ноги заплетаются. Упал в траву. Лежал и не двигался. Что там в его портфеле? Вася даже встать не мог под таким грузом. Я его за шкирку поднимал.

Я живо представила эту картину. Лежит мой мальчик, уткнувшись носом в асфальт, под грузом знаний.