Претендент на престол - Владимир Войнович

– Наша? – еще больше удивился Чонкин. Он думал, может быть,самонадеянно, что его фамилия лейтенанту известна.

– Ваша, – повторил лейтенант.

– Чонкины мы, – скромно сказал Иван и посмотрел налейтенанта с опаской – может, чего не так.

– Через «о» или через «ё»?

– Через «чи», – сказал Чонкин.

В кабинете лейтенанта была совсем веселая (не сравнить скамерной) обстановка. С треском топилась высокая круглая железная печьдореволюционного образца с надписью в виде эллипса: «Железоделательный заводъКайзерлаутерна». Волны тепла набегали на Чонкина, располагая ко сну, и вопросылейтенанта казались лишними и даже, может быть, неуместными.

– Год рождения, образование, национальность, социальноепроисхождение….

– Чего? – переспросил Чонкин.

– Родители ваши кто?

– Так ведь люди, – ответил он, не понимая сути вопроса.

– Я понимаю, что не коровы. Чем занимаются?

– В гробе лежат.

– То есть умерли?

Чонкин посмотрел на лейтенанта удивленно: что он, лук ел илитак одурел?

– Неужто живые? – сказал он и сделал гримасу, выражающуюкрайнюю степень недоумения.

– Чонкин! – повысил голос лейтенант. – Перестаньте валятьдурака и отвечайте на вопросы, которые вам задают. Если родители мертвые,значит, так и надо сказать – мертвые.

– Вот тоже… – Как бы ища поддержки, Чонкин оглянулся напечку, потом на портрет Сталина. – Кабы ты спросил, какие они, я бы тебесказал: мертвые. А ты спрашиваешь, чем занимаются…

– Не ты, а вы, – поправил лейтенант.

– Мы-ы? – переспросил Чонкин, вконец запутавшись. – Ты прокого спрашиваешь?

– Я говорю, Чонкин, что к следователю, тем более к старшемупо званию, нужно обращаться на «вы». Ты меня понял?

– Понял, – сказал Чонкин, впрочем, не очень уверенно.

– Ну ладно, – сказал лейтенант. – Это оставим. Перейдем кдругому. Скажи мне, как ты очутился в деревне Красное?

– Как очутился?

– Ну да.

– В деревне Красное?

– Ну да, да, – повторил лейтенант несколько раздраженно. –Как ты очутился в деревне Красное?

– А то ты не знаешь.

– Чонкин! – Лейтенант стукнул по столу кулаком.

– А чо Чонкин, чо Чонкин! – стал сердиться подследственный.– Будто ты сам не знаешь, как солдат очучивается где-либо. Старшина послал.

– Какой старшина?

– Ха, какой! – Чонкин развел руками и опять посмотрел напечку, на Сталина, на девочку, как бы призывая их в свидетели непроходимойтупости лейтенанта. Не знает, какой еще может быть старшина.

– Ну этот же, – сказал он. – Ну как его… Ну Песков же.

– Значит, старшина Песков? – переспросил лейтенант,записывая. – Проверим. А может, не было никакого старшины, а, Чонкин? –Филиппов хитро посмотрел на Чонкина и подмигнул. – Может, ты сам сбежал? Может,ты так решил: пусть, мол, Родину защищают всякие дураки, а я умный, я лучше сбабой где-нибудь полежу. Может, так было дело?

– Нет, – хмуро ответил Чонкин. – Не так.

– А с какой же ты тогда целью поселился у Беляшовой?

– У Беляшовой?

– Д-да, у Беляшовой. С какой целью ты у нее поселился?

– Так ведь с целью, чтоб жить с Нюркой, – объяснил Чонкинправдиво.

Лейтенант встал и ногой отодвинул стул к стене. Он не былдоволен результатами допроса, который принимал дурацкое направление. Лейтенантнервничал. Он только утром вернулся из области, где подполковник Лужин всю ночьвынимал из него душу, въедливо выспрашивая все подробности и детали тогослучая, когда оперативный отряд под руководством Филиппова в полном составе былзахвачен одним плохо вооруженным красноармейцем.

– Чудовищная история, – сказал Лужин. – Нет, я этого понятьне могу. Тут что-то не так. Что-то ты от меня скрываешь. Может быть, ты сделалэто намеренно, а?

– Зачем? – спросил Филиппов.

– Если бы я знал, зачем, – вздохнул Лужин, – я бы тебярасстрелял. Я этого не делаю только потому, что не хочу привлекать к этому делувнимание. Да. Потому что с меня тогда тоже спросят. Так что пока иди, но помни:я могу передумать.

– А как же быть с Чонкиным? – спросил лейтенант.

– С Чонкиным? – переспросил Лужин. – Как быть? Оформить какдезертира и – в трибунал. Дело не раздувать, никого не втягивать. Но чтобы яфамилию Чонкин никогда больше не слышал, нет.

Филиппов вернулся в Долгов на рассвете невыспавшийся и злой.Ему хотелось действительно с этим Чонкиным закончить как можно скорее, а дляэтого получить от него нужные показания. Но Чонкин явно над ним издевался ивалял дурака.

– Ну так что же, – сказал лейтенант, приближаясь к Чонкину,– все более или менее ясно. Неясно только одно: как вы, советский человек изпростой крестьянской семьи, докатились до того, что теперь сидите в тюрьме, какэто понимать, а, Чонкин?

Чонкин пожал плечами и хотел сказать, что и сам он непонимает, как же это все действительно получилось, но ничего не сказал, потомучто вдруг увидел перед собой ствол направленного на него револьвера.

– Застрелю-у-у! – завопил лейтенант.

Чонкин инстинктивно дернулся головой и ударился затылком остену.

В кабинете сразу стало вроде бы неуютно. От револьвера пахлоружейным маслом и смертью.

– Сейчас, сука, падло, выпущу в тебя всю обойму! – зверел наглазах лейтенант. – Да я тебя… в рот и в нос, и в печенку…

Тут автор вынужден остановиться в полном бессилии. Боясьоскорбить нравственное чувство читателя, он и дальнейшую речь лейтенанта неможет изобразить иначе, как точками, а отдельные печатные слова, которыеслучайно в ней попадались, приводить нет никакого резона, ибо, вырванные изконтекста, они не передают ни глубины, ни яркости, ни даже смысла употребленныхв данном случае выражений.