Муляка. Две повести - Дарья Верясова

— Мы до наводнения и знать не знали, что это такое — кёрхер. Их по дешёвке продавали, мы только смеялись. А как затопило, цены на них втрое подскочили. А куда денешься — надо брать. Десять лет назад руками всё отмывали, знаем, как это.

Во двор вошла молодая женщина и сказала, что идёт из суда, а там ей сообщили, что Ане нужно принести справку из ЖЭКа, справку с работы, справку от комиссии по затоплению, справку из школы, где учится ребёнок и справку из поликлиники, где он наблюдается. И ещё две каких-то справки, я не запомнила, откуда.

— Зачем это? — спросила я Аню.

— Чтобы компенсацию выплатили, — вздохнула она. — Мы-то с сыном до сих пор в Краснодаре прописаны.

В два часа к нам присоединяются наши лагерные девушки: Таня и Диана. А ещё через некоторое время во двор входит мама Ани — Татьяна Ивановна. Двор к тому времени выглядит грязным оборванцем: на брусчатке щедро натоптана грязь, обмуляченные банки, кастрюли, посуда и вёдра стоят вдоль дома и на площадке, где раньше стояли качели — их мы задвинули за сарай. Техника, лежавшая в подвале, испорчена — она свалена неаккуратной кучей. Татьяна Ивановна смотрит на своё богатство и начинает тихо плакать. Мы не утешаем.

Потом мать семейства надевает сапоги и решительно идёт в подвал. И я наглядно убеждаюсь, что остались ещё женщины в русских селеньях: тяжелейшие железные листы (полки под соленья-варенья, которые мужики снимали в паре) она вышвыривает во двор, как противни, ящики с банками, полными воды, выносит, будто подушки.

Татьяна Ивановна без тени сомнения объясняет нам, что город затопили намеренно. Её подруга работает на железной дороге и рассказывает, что движение поездов между Краснодаром и Новороссийском было остановлено тогда же, когда отключили электричество. Кроме того, из города вывезли бригады МЧС.

— Отобрали у парней телефоны, они даже родных предупредить не могли! А теперь по телеку кричат: речное цунами! Какое цунами, когда речка у нас в этой стороне, — она машет в сторону ворот, — а волна пришла с той! — и машет в противоположную.

На одном из перекуров кто-то из хозяек рассказывает нам о соседях и знакомых. Один из них — заядлый рыбак — незадолго до потопа купил надувную лодку. Жена его в июне уехала на курорт, сам же он остался ремонтировать дом. В ночь на седьмое вода поднималась неравномерно: сначала медленно на полметра, а через полчаса — резко на полтора, после чего пришла семиметровая волна.

— В этот промежуток он во двор и вышел. Смотрит: вода. Ну, он по приколу накачал лодку — новая же, не испытанная. А тут такой случай. Накачал и закинул куда-то. А потом смотрит, воды уже по горло, он кое-как в лодку запрыгнул, и нет бы — привязать! Его волной подхватило и понесло. Со всех сторон кричат: «Помогите! Помогите!», а его несёт, греби не греби, управлять не может, самому бы удержаться. Темень, дождь льёт. Кругом трупы плавают, детские, в основном. Он с тех пор с ума сошёл. Разговаривать не может, на бумажке писал.

Вторая история про парня, купившего машину за 800 тысяч рублей. После наводнения он возил её в Краснодар. Перевозка обошлась в 20 тысяч, за ремонт же потребовали 900. В голове у него, видимо, тоже что-то сдвинулось. По возвращении машины в Крымск он долго ходил вокруг неё, потом швырнул в лобовое стекло мобильник и куда-то ушёл.

— А я смотрю-смотрю, думаю, чего это он ходит? Машина-то на улице стоит, всё видно. Потом возвращается и начинает её бензином обливать — сжечь хотел. Тут к нему мужики подбежали, скрутили, а то, не дай бог, полыхнуло бы, а там же дети кругом бегают играют.

Спрашиваю:

— На вашей улице никто не погиб?

— Нет, — говорит Аня. — На соседней четверых увезли. Я дома была, сын прибегает, кричит: «Мама, там трупы увозят». Я вышла, а их уже погрузили, только чья-то нога через борт болтается.

Вдесятером мы работаем до вечера, и всё равно остаётся работа на завтра. На прощание хозяева накрывают для нас шикарный стол: варёная картошка, банка маринованных помидоров, сало, свежие овощи, белое домашнее вино и чача. Мы уже не боимся муляки и, несмотря на строжайшие лагерные наказы не прикасаться к еде и фруктам, пережившим потоп, с удовольствием едим консервы из подвала — мы сами очищали эти банки. Запах чачи напоминает об утреннем похмелье, но мне кажется, что это было неделю назад, и я пью её, вкуснейшую, пятидесятиградусную, закусывая прохладными кусочками сала. Из-за дикой жары в лагере не готовят мясных блюд. Особо страждущим выдают тушёнку, которая, несмотря на «Высший сорт», наполовину состоит из жил и кожи.

Татьяна Ивановна пьёт за наших родителей, она говорит, что гордится нами, что мы вернули ей веру в молодёжь. Приглашает приезжать в гости — «дом большой, всем хватит места». Мы растроганы и польщены. Мы работали не за благодарность, и, может быть, потому похвала приятна вдвойне.

В лагерь возвращаемся затемно. Игорь и чернявый Дима отправляются топить баню — им надо раскочегарить адскую машинку, которая греет воду, идущую в душ. Остальные разбредаются кто куда.

Мне уже трудно обходиться без иронических перепалок с костыляшкой Димой. Поэтому, наспех выслушав отчёт Лотты о пострадавших детях (к ним на детскую площадку она ездила сегодня), я тащу её на кухню. Там много людей, но Костыляшки нет.

Мы садимся на раскладушки и негромко поём.

И Дима появляется. Негодуя, что мы запели только сегодня, в то время, как он уже месяц ищет, кто тут умеет петь!

Мы поём долго, у меня не хватает времени даже выкурить сигарету. Когда я закуриваю, кто-то просит спеть «Алёшу» или «Смуглянку», и я не могу удержаться, я пою, понимая, что сигарета догорает до фильтра. Допеваю, закуриваю новую, и всё повторяется. Дима ищет записи песен в своём телефоне и подсовывает мне с вопросом: «А эту знаешь?» — и я знаю почти каждую.

После трудового дня ломит спину, я сажусь на корточки перед Лоттой и прошу не в службу, а в дружбу помять мне плечи. Дима поднимает меня и усаживает перед собой. Он мнёт мне плечи, потом запускает руки под футболку и мнёт лопатки, потом бока и зачем-то живот. Я не протестую, я готова изобрести вечный двигатель, лишь бы этот массаж не кончался. Глядя на мою блаженную физиономию, Лотта тоже требует массажа, и мне всё-таки приходится уступить место. Судя по выражению её лица, Дима проделывает с ней всё то же самое.

Кто-то приносит траву, и мы курим её, продолжая петь.

В три часа Дима удаляется на покой со словами:

— Ну, вы заходите, если что! Можно обе…

Разумеется, мы не заходим.

Ночь я провела на раскладушке возле кухни. На соседней устроился Дольче и Габбана и долго о чём-то повествовал, так что уснула я под уютное бормотание. Через два часа меня бессовестно разбудили.

— Тут кофе привезли! — кричит мне Костыляшка. — Настоящий!

Ранним утром из Москвы вернулась группа волонтёров, они и привезли нам блага цивилизации. Странно узнавать, что в мире существуют водопровод и метро.