Русские банды Нью-Йорка - Евгений Костюченко

«Они даже не заперли меня!», — подумал он, приподнимая ее левой рукой. В правой руке был зажат револьвер с взведенным курком.

Повернув голову, он увидел боцмана. Тот сидел спиной к нему на бухте каната и возился с каким-то длинным предметом, лежащим на коленях. Неожиданно боцман застыл, а потом резко обернулся и вскочил.

В руках у него была винтовка.

Револьвер с грохотом подпрыгнул в руке. В следующую секунду Кирилл уже был на палубе. Низко пригибаясь, метнулся к рубке. Сзади послышался жалобный стон.

«Попал!»

У штурвала стоял высокий и худой матрос с седой шкиперской бородкой. Кирилл вспомнил, как бородач старался попасть ему каблуком в лицо. И выстрелил, не успев даже ничего сказать.

Матрос согнулся, переломившись пополам, и отлетел к кормовой шлюпке.

Кирилл вытянул руку с револьвером в сторону носовой каюты, ожидая, что сейчас оттуда выбегут остальные. Свободной рукой он уже крутил штурвальное колесо. Шхуна накренилась, и паруса на несколько мгновений обвисли, а потом снова, хлопнув, наполнились ветром. Но Кириллу было некогда следить за ними, потому что на мушке уже показался сам Красавчик.

Он нажал на спуск, и понял, что промазал.

Бросил штурвал, схватил револьвер обеими руками и снова выстрелил. Красавчик осел, взмахнув руками, и за его спиной появился еще один урод. Кирилл выстрелил по нему два раза, услышал щелчок пустого барабана, но второй револьвер тут же, словно сам собой, вылетел из-за пояса. В очередную мишень Кирилл выпустил две пули подряд.

Он присел, торопливо перезаряжая револьвер. Сколько их там? Да все равно. Патронов хватит на всех.

Ветер быстро унес пороховой дым, и Кирилл отчетливо видел всех, кого подстрелил. Боцман сидел, привалившись к фальшборту и широко расставив ноги. Голова свисала на грудь, залитую кровью. Красавчик лежал на боку, вытянув одну руку вперед. И возле руки блестел длинноствольный револьвер.

Двое других матросов подавали признаки жизни. Один стонал, скорчившись у самого входа в каюту. Другой все пытался отползти, но его руки скользили в крови. Да, крови было много. Красные потеки вытянулись по всей палубе.

«Ну, где вы там? — Кирилл нетерпеливо всматривался в темноту дверного проема. — Выходите, да и закончим».

— Эй! — заорал он, не узнавая собственного голоса. — Выходите по одному! Без оружия!

Но никто не ответил ему. Выждав еще какое-то время, он осторожно подобрался к каюте и заглянул внутрь через узкое окно. Там никого не было.

— Вот так, — сказал Кирилл. — Похоже, из всей команды остался я один.

Он вернулся к штурвалу и закрепил его, установив курс. Открыл кран питьевого бочонка и ополоснул лицо от крови, а потом долго пил. Чувствуя, что силы скоро покинут его, он торопился. Стянул всех в кубрик, в тот самый, где валялся ночью, и запер дверь на засов. Хотелось плеснуть хотя бы пару ведер воды на палубу, чтобы смыть кровь — но на это его уже не хватило. Все тело била сильнейшая дрожь. Шатаясь, как пьяный, он добрел до штурвала и повалился, обхватив голову руками. Ему казалось, что он плачет. Но глаза были сухими. Ему казалось, что он кричит во все горло — но ни звука не вырывалось из груди. Его охватывал ужас, который сменялся яростью, переходящей в отчаяние. Он выбросил за борт свои револьверы, кольт Красавчика и винтовку боцмана — и ему стало немного легче.

Понемногу Кирилл пришел в себя и занялся парусами. Их следовало подобрать, потому что ветер усиливался. Как учил дядя Жора? Парус должен ловить столько ветра, сколько нужно для легкого хода. Без крена, без напряжения. Оснастка шхуны была почти такой же, как на баркасе — ну, разве что чуть-чуть позапутанней. Сюда бы пару человек в помощь… Но он справился и один. Привычная работа заставила его быстро забыть о том страшном грузе, который покоился в кубрике.

В каюте он нашел чистую одежду и торопливо переоделся. Особенно порадовали его новенькие сапоги. Наконец-то Кирилл смог с чистой совестью выбросить за борт стоптанные башмаки, которыми наделил его когда-то Джон Динби. Правда, он тут же пожалел об этом торопливом жесте. Во-первых, сапоги были жестковаты. А во-вторых, как хорошо было бы появиться перед Динби с парой револьверов на поясе и швырнуть ему в лицо дареные башмаки. Мол, на, предатель, мне твоего дерьма не надо…

«Ничего, ничего, — подумал он, — мы еще рассчитаемся».

Он нашел отличную шляпу черного фетра с красной щегольской лентой. Посмотрелся в зеркало и решил, что ленту лучше срезать. Открыл бутылку виски и долго протирал ссадины на лице и руках. Оказалось, что побои не нанесли особого вреда. В уличных драках ему иногда доставалось и побольше. Правда, в Одессе не били лежачего. Да он никогда и не давал сбить себя с ног.

Однажды ему крепко приложили пряжкой от ремня, прямо в скулу, чуть выше — остался бы без глаза. Да, случались драки и покруче, чем эта. Уроды явно не бывали в одесском порту, там бы их научили кой-чему… Кирилл повеселел, и уже по-хозяйски обошел свой корабль, и даже нашел швабру, и оттер кровь с досок. А когда он обнаружил на камбузе запасы еды, то в голову пришла шальная мысль: зачем искать берег, а потом еще и пытаться пристать к нему — не проще ли развернуться на север и дойти до Нью-Йорка морем?

Нет, не проще. В одиночку ему не справиться с таким крутым поворотом, да еще против ветра.

— Против ветра в одиночку не пойдешь, — сказал он себе.

Издалека берег выглядел, как длинное темное облако, зацепившееся за горизонт. Другие облака, светлые, тянулись в вышине, постепенно меняясь в очертаниях. Становилось все темнее. К вечеру Кирилл уже видел не только волнистую полосу на горизонте, но и дымы, которые тонкими струйками приподнимались к небу и таяли.

Он не представлял, как сможет войти в порт — если, конечно, там есть порт. И боялся даже подумать о встрече с другим судном. Все чаще и чаще оглядывался он на шлюпку, качавшуюся на рострах за кормой. Пока не опустилась темнота, Кирилл перенес в нее все, что могло понадобиться для длинного перехода — воду, галеты, одеяла и брезент. Когда наступила ночь, берег исчез из виду, но скоро там, вдали, уже можно было разглядеть несколько огоньков. На них он и держал курс.

Ветер крепчал, и волны шумели все сильнее. Кирилл знал, что ночью все кажется гораздо опаснее, чем днем. Надо глядеть только на компас, или заниматься работой на палубе, а еще лучше — в каюте или трюме — лишь бы не смотреть на грозную черноту вокруг.

Когда ветер донес до него шум прибоя, Кирилл бросил штурвал и перебежал на нос шхуны. До берега было еще далеко, но откуда равномерный рокот разбивающихся волн?

«Отмель, — понял он. — Не хватало только налететь на каменистую банку. Шхуна в щепки разлетится. Свернуть? Куда?»

Пока он гадал, впереди, на черной воде, уже стали видны светлые проблески пены. Да, шхуна летела прямо на мель.