Пепельное небо - Джулиана Бэгготт

Ребенок кричит громко и пронзительно и оказывается тяжелее, чем ожидала Прессия. Он крепко обхватывает ручонками ее шею, мешая дышать. Зверь уже так близко, что девушка слышит его тяжелое дыхание.

Прессия добирается до двери с металлическими решетками, толкает ее, проскальзывает внутрь, разворачивается и захлопывает, все еще держа ребенка.

Они оказываются в маленькой пустой комнате с парой тюфяков на полу. Прессия закрывает вопящий рот ребенка здоровой рукой.

— Тише! — просит она. — Помолчи!

И, отойдя к самой дальней стене, садится с мальчиком на руках в темный угол.

Зверь оказывается у двери в ту же секунду, воя и скребя по решетке. В нем нет ничего человеческого, кроме лица и глаз. Дверь громко трещит, но не поддается.

Разочарованный, зверь припадает к земле и рычит. Затем он поворачивает голову, принюхивается к чему-то и убегает.

Внезапно мальчик изо всех сил кусает Прессию за руку.

— Ай! — вскрикивает она, потирая руку о штаны. — Зачем ты это сделал?

Мальчик смотрит на нее широко открытыми глазами, как будто сам удивляется.

— Я ожидала чего-то вроде «спасибо», — ворчит она.

С другой стороны комнаты раздается громкий удар. Прессия, охая от неожиданности, оборачивается.

Крышка подвала отодвигается, и оттуда высовывается лохматая голова парня с темными серьезными глазами. Он немного старше Прессии.

— Ты сюда на собрание пришла или как?

Мальчик снова кричит, как будто это единственное, что он умеет. Неудивительно, что женщина просила его заткнуться, думает Прессия. Он просто любитель поорать. Малыш кидается к решетчатой двери.

— Не ходи туда! — кричит Прессия.

Но мальчик слишком шустрый. Он открывает дверь, выскальзывает наружу и удирает.

— Кто это был? — спрашивает парень.

— Сама не знаю, — отвечает Прессия, поднимаясь на ноги. Сейчас она видит, что парень стоит на шаткой складной лестнице, ведущей в подвал, полный людей.

— Я знаю тебя! — восклицает он. — Ты внучка хирурга!

Она видит шрамы, взбирающиеся по одной стороне его лица, возможно даже, это дедушкина работа. Она видит, что шрамы еще совсем свежие, полученные не больше года или двух назад.

— Я не помню, чтобы мы встречались.

— Нет, мы не виделись, — отвечает парень. — К тому же я был очень сильно изранен. Ты могла не узнать меня. — Он указывает на свое лицо. — А я помню, что видел тебя.

Он смотрит на нее так, что она краснеет. Возможно, в темном блеске его глаз есть что-то знакомое. Прессии нравится его лицо, настоящее лицо выжившего — суровое и все в шрамах. Глаза парня делают его одновременно и сердитым, и милым.

— Ты пришла на собрание? Серьезно, мы уже начинаем! У нас и еда есть.

Это ее последняя прогулка до того, как ей исполнится шестнадцать. Ее имя уже в списках. Сердце все еще часто стучит в груди. Она спасла мальчика и до сих пор ощущает кураж. К тому же она голодна, и мысль о еде ей нравится. Может быть, там ее будет достаточно, чтобы она смогла незаметно утащить немного для деда.

Вдалеке завывает зверь.

— Да, — кивает Прессия, — я пришла на собрание.

Парень едва не улыбается, но сдерживает себя. Он явно не из тех, кого легко заставить улыбнуться. Развернувшись, он кричит тем, кто внизу:

— У нас новенькая, освободите место!

Прессия замечает, как что-то трепыхается у него под голубой рубашкой, словно рябь на воде.

Она вспоминает его, мальчика с птицами на спине.

Обычно во время экскурсий мальчики стоят на ушах, но сегодня класс Глассингса до странного тих. Только шаги гулко разносятся вдоль рядов с небольшими жестяными коробками. Даже Глассингс, которому всегда есть что рассказать, вышагивает в полном молчании. Его лицо напряжено и слегка покраснело, словно учителя что-то переполняет — надежда или скорбь? Партридж не может понять. Глассингс исчезает из виду, свернув в один из коридоров.

Под Куполом воздух всегда стерилен и сух, но в Архиве личных потерь совсем другая атмосфера. Воздух словно заряжен электричеством. Партридж не может понять, в чем причина этого странного ощущения. Разумеется, убеждает он себя, все эти вещи, которые когда-то принадлежали мертвецам, полностью идентичны обычным вещам. Но все-таки они чем-то отличаются.

А может быть, дело вообще не в вещах умерших людей и не в воздухе. Может, это волнение мальчиков наэлектризовывает воздух? Каждый из них ищет на коробках особое для него имя. Все они потеряли кого-то во время Взрыва. Если сохранялось какое-либо свидетельство того, что человек жил на свете, артефакт запирался в железный ящик, снабжался этикеткой, вносился в специальный каталог — по алфавиту — и оставался здесь навсегда. Очень почетно!

Есть также те, кто потерял кого-то уже после Взрыва, под Куполом. Партридж тоже входит в эту группу. Но когда ты теряешь кого-то под Куполом, нужно быстро смириться. Перед лицом глобальной гибели людей, разве может кто-то принимать личную потерю слишком близко к сердцу?

Глассингс много раз просил разрешения на эту экскурсию, и наконец его упорство вознаграждено. Сверху, из невидимых динамиков, вещает механический голос.

«Личные вещи каждого умершего помещаются в специальный ящик. Тела и органы подлежат кремации, поскольку каждый сантиметр земли нужен живым. Таков наш долг до тех пор, пока планета не станет пригодной для жизни, пока мы не займем наше место жителей и создателей ландшафта Земли».

— А ящики можно открывать? Я нашел свою тетю, — спрашивает Эрвин Вид.

— Тетушка Вид! — передразнивает его кто-то.

— Можно, — отвечает Глассингс, занятый своими собственными поисками. — Сюда не так легко попасть, так что будьте аккуратны. Не трогайте ничего лишнего.

Это значит, что Глассингс сам хочет открыть ящик, который ищет. Партридж полагает, что им нельзя открывать ящики, поэтому до этого момента он просто осматривал стеллажи. Но теперь его сердце начинает биться чаще. Пока Глассингс не передумал и пока не пришел гид и не запретил, он бросается бегом на поиски, как и все остальные. Притормаживая на поворотах, чуть не падая — результат кодировочных сессий равновесия, — Партридж бежит вдоль длинных стеллажей к концу алфавита — Уиллакс. Первым он находит имя своего брата — СЕДЖ УОТСОН УИЛЛАКС — и даты его жизни, такие окончательные и бесповоротные, набранные мелким шрифтом. Он поглаживает большие буквы. Чернила еще не побледнели, как на некоторых других ящиках. Всего год прошел, а такое чувство, будто вечность, словно Седж все еще жив и эта этикетка на ящике не более, чем канцелярская ошибка. Партридж помнит, как они виделись в последний раз. Это был ужин с пятью другими выпускниками Академии, тоже вошедшими в состав Спецназа. Седж был в униформе, высокий, крепкий, с решительным подбородком — налицо эффект от всех кодировок. Он сказал Партриджу, что тот слишком тощий.