Черное платье на десерт - Анна Данилова

На кухне, поглощая купленные Изольдой пирожные, я немного успокоилась. Охота звонить по тому же номеру отпала сама собой. Нечего рисковать собственной шкурой или даже ушами, которые надо беречь и не позволять им выслушивать подобные угрозы. Помнится, эта же шершавая, пахнувшая моргом фразочка уже звучала в наших с Варнавой разговорах. Ну конечно, он нашел дома клочок какой-то квитанции, на которой черным по белому было нацарапано: «Тебе не жить». Как бы не так!

Я позвонила Изольде и рассказала ей и о квитанции, найденной в квартире Варнавы, и о телефонном звонке – пусть ее ребята навестят эту НЕХОРОШУЮ квартиру; после чего я взяла с тетки слово позвонить мне сразу же, как только станет что-либо известно.

Когда трубка была уже водворена на место, я поняла, что поторопилась, погорячилась, и теперь нет мне прощения. Мысли, которые вот уже целый день роились в моей непутевой голове, вдруг свились в красивый венок просто-таки невероятной по оригинальности идеи. И хотя я понимала, что время упущено и что люди Изольды, возможно, уже выезжают на квартиру Варнавы, я решила их опередить. У меня не было ключей, я даже не представляла, как вообще можно проникнуть в дом с запертыми двойными дверями, но все равно поехала. Образ Елены Пунш не давал мне покоя. Мне хотелось эмоциональной встряски, эпатажа, наконец… Возможно, только таким образом мой организм, подсказывая мне подспудно об этом, и мог совладать как с депрессией, подкатывающей к самому сердцу, так и с моим простреленным плечом.

Я выбежала из теткиной квартиры и остановила машину. Меня быстро домчали до дома Варнавы. Милицейских машин поблизости я не заметила, а это уже было само по себе большой радостью.

Поднявшись на третий этаж, я трижды позвонила (рука моя тряслась, как если бы я страдала болезнью Паркинсона). Тишина. И вдруг, когда я уже расслабилась, понимая, что только напрасно потратила время и силы на эту бешеную поездку, послышался звон ключей и скрежет открываемого замка.

Я слышала, как отворилась внутренняя дверь, затем и наружная, и передо мной появилось заспанное лицо пятидесятилетней женщины. Рыжие волосы ее были накручены на бигуди, на щеках, крупном носу и набрякших веках сально блестели остатки жирного крема. Розовый махровый халат обвивал ее тумбообразную фигуру. Пренеприятная особа.

– Извините, я к Варнаве. – Язык мой заплетался.

– Девушка, вы, верно, что-то спутали. Здесь такие не живут. Хотя… – Она нахмурила брови. – Возможно, так звали бывшую хозяйку… Но она, кажется, умерла, а мы два дня назад купили эту квартиру. Если вы за вещами, то так и скажите. Мы не волки какие, нам чужого не надо.

С этими словами она распахнула все двери и впустила меня в уже знакомую мне переднюю, где в углу, перед шкафом были сложены какие-то вещи и стоял большой чемодан.

– Забирайте, а то все стоит, проход только загораживает. – Новая хозяйка квартиры не скрывала своей неприязни к чужим, явно загостившимся вещам, а потому, увидев (или только сделав вид, что увидела) в моем лице представительницу бывших хозяев, обрадовалась, что ей представился случай избавиться от этого скарба без особых хлопот.

Причина, по которой я мчалась сюда, должна была, по моим предположениям, находиться теперь именно в чемодане: не в коробки же из-под кофе или сигарет, в которые обычно укладывают хрупкие вещи вроде посуды, уложили коллекцию дивных пуншевских платьев?! Возможно, кто-нибудь мог бы меня упрекнуть в меркантильности, но я готова поклясться, что не желание обладать Елениными платьями руководило мной в ту минуту, когда я вытаскивала тяжелый чемодан из передней на лестничную клетку и стремглав летела вниз (о существовании лифта я тогда забыла напрочь), нет, это было нечто большее. Надеть на себя хотя бы одно платье и туфельки, постараться хотя бы на один вздох приблизиться к моей пусть даже и погибшей сопернице – вот от какой мысли так сладко ныло мое сердце…

На мое счастье, во дворе дома милицией, что называется, даже не пахло. Изольда явно испытывала мое терпение. Так-то она меня любит и переживает, что не может прислать своих людей проверить, кто это угрожает ее любимой племяннице?! Хотя, появись сейчас здесь воющие и мигающие тревожными огнями желтокрылые машины, как бы я объясняла своей тетке наличие у меня в руках чужого чемодана?

Поэтому решив, что все складывается более-менее удачно, я остановила такси и попросила отвезти меня домой. Чемодан было необходимо спрятать. И тотчас возвращаться в квартиру Изольды. Как же иначе?

Но вышло все по-другому. Этот чемодан оказался настоящим сокровищем для таких любительниц острых ощущений, как я.

Первое, что я сделала, оказавшись дома, один на один с чемоданом, это, разумеется, открыла его. Не обошлось, правда, без помощи плоскогубцев и молотка. Уверена, что любой, окажись он или она на моем месте, поступил бы точно так же, тем более что в чемодане среди вещей, некогда принадлежавших таинственной Елене Пунш, лежало то самое желтое платье (точнее, его копия), в котором нашли убитую молодую женщину на Набережной. Я даже достала из сумки снимок, чтобы сравнить эти платья – они были совершенно одинаковыми, вплоть до оттенка желтого. Канареечно-лимонно-желтого, если уж быть до конца точной.

Я бы и дальше, сидя у чемодана, рассматривала, а то и примеряла его содержимое, если бы не страх перед теткой. Вдруг она уже вернулась домой, а меня не нашла? Зачем ей столько проблем на голову только из-за того, что ее дурная племянница решила поиграть с чужими вещами?

И я, прикрыв так и не распакованный чемодан (желтое платье я на всякий случай прихватила с собой), покинула свою квартиру и вернулась в Изольдину. Доела пирожные, прилегла на минутку, чтобы отдохнуть и подумать обо всем, что пережила за день, да и уснула. Причем так крепко, что проспала до десяти вечера.

От раны ли, или от расшалившихся нервов меня колотила дрожь и лихорадило, было холодно. Вот потому-то, укрывшись пледом, я еще долго лежала, глядя на экран телевизора, безуспешно пытаясь вникнуть в сюжет какого-то комедийного фильма, пока не решилась позвонить Изольде в прокуратуру. Вообще-то она не приветствовала подобные звонки, считала, что это преступление – занимать без особых причин телефонную линию.

Мужской голос в ответ на мою просьбу пригласить к телефону Хлудневу сухо бросил:

– Ее сегодня уже не будет, звоните утром.

Легко сказать «звоните утром», когда от страха сосет под ложечкой, а от каждого подозрительного звука вздрагиваешь, как если бы в тебя плеснули кипятком. Тем более что вечером чувства, родственные страху, обостряются и мысли о близкой кончине так и блуждают где-то вне головы, все ближе к пяткам…

Телефонный звонок подбросил меня на диване – я вцепилась побелевшими пальцами в трубку:

– Слушаю…

– Привет, Валентина, – задышал мне в ухо знакомый голос и вызвал прилив слез. Никогда не ожидала от себя такой сентиментальности.

– Варнава, – зашептала я, глотая слезы, – где ты? С тобой все в порядке? Как ты меня нашел?

– Так ты же сама дала мне телефон своей тетки, ты что, забыла уже?