Сожжение Просперо - Дэн Абнетт

Но ничего подобного. Никаких запахов, ни малейшего намека на тепло его тела. Как будто перед ним появился огромный и холодный сгусток бездны.

Хавсер не мог себе представить, что способно остановить такую махину, не говоря уж о том, чтобы убить.

— Я задал вопрос, — произнес Астартес.

— Мы сейчас удалим их, сэр, — промямлил один из улан.

— Поторопитесь, — бросил Астартес.

Уланы стали подталкивать ученых к выходу. Кое-кто протестующе заворчал, но ни один не осмелился проявить неповиновение. Присутствие Астартес вселило в них страх. Искусственные легкие хрипели и пульсировали быстрее, чем обычно.

— Простите, — заговорил Хавсер. Он сделал шаг навстречу Астартес и протянул свой пропуск. — Мы лицензированные хранители, видите?

Голограмма снова вспыхнула, но Астартес не шелохнулся.

— Сэр, это грандиозная находка. Ее ценность невозможно переоценить. Она должна быть сохранена для будущих поколений. У моих сотрудников есть необходимый опыт. И необходимая аппаратура. Пожалуйста, сэр.

— Этот район небезопасен, — сказал Астартес. — Вы немедленно уходите.

— Но, сэр…

— Я отдал приказ.

— Сэр, какому легиону я обязан защитой?

— Пятнадцатому.

«Пятнадцатый. Значит, это Тысяча Сынов».

— Как твое имя?

Хавсер обернулся. Уланы вывели из святилища всех членов его группы, оставив только его одного. Сзади к нему подошли еще двое Астартес, такие же огромные, как и первый.

«Как может такое громадное существо передвигаться совершенно бесшумно?»

— Как твое имя? — повторил один из вновь прибывших.

— Хавсер, сэр. Каспер Хавсер, хранитель, приписанный к…

— Ты шутишь?

— Что?

Тогда заговорил второй Астартес:

— Ты полагаешь, что это смешно?

— Я не понимаю, сэр.

— Ты назвал свое имя. Ты пошутил? Это какое-то прозвище?

— Я не понимаю. Это мое имя. Почему вы полагаете, что это шутка?

— Каспер Хавсер? Ты не видишь сходства?

Хавсер покачал головой:

— Никто никогда…

Астартес повернул голову в похожем на клюв шлеме и посмотрел на своих товарищей. Затем снова опустил взгляд на Хавсера:

— Очисти помещение.

Хавсер кивнул.

— Как только безопасность этого района будет обеспечена, — продолжил Астартес, — твоя команда, возможно, получит разрешение возобновить работу. А сейчас эвакуируйтесь в безопасный район и ждите уведомления.

Уведомление так и не пришло. Беотия пала, и династии Йеселти пришел конец. Через шестнадцать месяцев, когда Хавсер уже работал над другим проектом в Транссибири, до него дошли слухи, что группу хранителей наконец допустили до работ на Беотийской низменности.

Никаких следов существования того святилища к тому времени уже не осталось.

Фит гадал, каким вигхтом он вернется на землю. Тем, что мелькает и поблескивает под паковым льдом? Тем, кого порой можно увидеть бегущим за челном в тени кормы? Тем, кто бормочет и мечется в одиночестве в темноте за стенами этта? Или тем, что на исходе зимнего дня вместе с ветром поет заунывные песни между ледяными торосами?

Фит надеялся, что это будет самая зловещая из разновидностей вигхтов. Он будет призраком с маслянисто-черными глазами и отвисшей челюстью, с пятнами ржавчины и плесени на звеньях кольчуги. Бесплотными руками, словно лопатой, он пророет себе путь из Подвселенной, прогрызет скалы и вечные льды и однажды ночью выйдет бродить по миру.

Да.

Он будет бродить, пока не доберется до Железного Края и самых больших эттов гнусных балтов. А в руке у него будет особая секира, выкованная в Подвселенной из горькой ярости неупокоенных и убитых, выкованная на наковальне бога и вымоченная в желчи и крови преданных и неотомщенных. У нее будет полукруглое лезвие, отточенное на оселке вюрда до такой остроты, что сможет отделять душу человека от его тела.

И тогда будут рваться нити. Нити балтов.

Фит надеялся, что так оно и будет. Он не против покинуть Вселенную, раз есть вероятность вернуться. И надеялся, что вигхты позволят ему это сделать. Они, конечно, могут утянуть его в Подвселенную после удара стрелы или секиры балта, и его собственная оборванная нить будет болтаться позади него в штормах Хельхейма.[17]А когда он достигнет неведомого берега, они подправят его, излечат от ран. И он снова будет выглядеть человеком, но станет инструментом, как секира или хороший клинок, выкованный ради одной-единственной цели.

Еще немного, и он все выяснит.

Гутокс сменил Лерна у руля, чтобы тот смог перевязать ободранные о веревку пальцы. Красные паруса приближались даже быстрее, чем черные паруса балтов.

По мнению Фита, у них оставался один шанс. Полшанса. Одна последняя стрела в колчане вюрда. Если немного повернуть к северу и пройти мимо территории градчан, можно выйти в лежащую за ними ледяную пустыню. Пустыня тоже сулит смерть, это гибельное место, где не выживет ни зверь, ни человек. Но об этом можно побеспокоиться позже. Они сами будут творить свой вюрд.

Если они свернут в пустыню, и балты, и градчане прекратят погоню. Если удастся пройти сквозь расщелину в скальной гряде, которую градчане называют Хвост Дьявола, они окажутся на свободе и смогут погибнуть на воле, а не преследуемые стаей проклятых убийц.

Но до Хвоста Дьявола еще далеко. Бром слишком измучен, чтобы встать к рулю. И даже по очереди остальным придется нелегко. Этот путь надо было бы разбить на четыре или пять переходов, возможно, остановиться, чтобы поспать на льду и приготовить какую-то еду для восстановления сил. Если же идти без остановок, это будет настоящий подвиг на пределе выносливости, тяжкое испытание, достойное саги скальдов.

Если только среди аскоманнов остался в живых хоть один скальд.

Держась за поручень, Фит обсудил эту идею с Лерном и Бромом. Все трое охрипли от драки, от яростных криков в лица балтам.

Бром был совсем плох. В его лице не осталось ни кровинки, а глаза потускнели, как грязный лед, словно его нить совсем истерлась.

— Сделай это, — сказал он. — Хвост Дьявола. Сделай это. Не позволяй этим ублюдкам радоваться.

Фит прошел на корму и присел рядом с закутанным вышнеземцем.

Вышнеземец что-то бормотал.

— Что? — Фит наклонился ближе. — Что ты говоришь?

— А потом он сказал, — шептал вышнеземец, — он сказал, что видит меня. «Я читаю в твоей душе». Он так и сказал. «Я могу обратить задуманное тобой зло на тебя. Я знаю, что у тебя на сердце». О боже, он был таким самоуверенным. Типичный Мурза. Типичный. Статуи действительно бесценны, Хавсер, сказал он, но насколько же ценно это «что-то», если ради его защиты поставили бесценные статуи?