Как мы с Вовкой. Зимние каникулы. Книга третья - Андрей Асковд

Обратно я бежал с морковкой и коробком спичек в кармане пальто.

– А чё одна то? – удивилась бабка. – Из чего дед отливать-то будет?

Тут Вовка, видимо, решил проявить смекалку и, взяв одну из оставшихся палочек, воткнул в снеговика. Туда, где и положено ей быть по замыслу бабки, и довольный своим поступком, улыбаясь ждал одобрения.

– Годится, – одобрила бабка. – Один в один.

А я ждал момента. И он подвернулся. Когда дед присел поправлять снеговика, а бабка отвлеклась на Вовку, поправляя ему шарф, я достал из кармана коробок и…

– Баб, – позвал я улыбаясь. – Я же говорил, что не я виноват. Вон, на деде шапка горит.

Когда все отвлеклись, я поджег охотничью спичку и положил её на шапку деда. Я думал, что он немного погорит, а я как раз успею сказать мол это не я виноват, раз на деде шапка загорелась. Значит, он сам не запомнил, как ночью сходил в стакан. И вот, доказательства налицо. Точнее, на шапке. Но как только я произнёс свою заветную фразу, шапка занялась вовсю.

Пыжик, как оказалось, горел хорошо. Даже бабка не сразу сообразила. Увидев горящую шапку деда, она только рот открыла и не знала, что сказать. Вовка тоже удивился и завороженно смотрел на это зрелище. Только дед пока ещё ничего не понимал. Он посмотрел на бабку с Вовкой, на меня и не мог понять при чём тут шапка и почему она на нём должна гореть.

Бабка вышла из ступора первой. Она схватила голову «дедовика» и обрушила её на голову деда. Это помогло, но дед не мог понять – за что? А я понял, что идея вновь оказалась так себе. И скорее всего бабка использует две оставшиеся спички, чтобы шапка горела действительно на том, кто виноват. Или даже, скорее всего, как она говорила, гореть будет моя жопа. Меня эта мысль совсем не воодушевила. Я представил, как бабка берёт спички и поджигает мои штаны, а потом они все стоят и смеются. А бабка ещё пальцем показывает и говорит: «на воре жопа горит».

Возможно, всё это так и осталось бы загадкой. Воспламенение шапки невозможно было бы объяснить никак. Бабка была верующей и даже, очень может быть, она решила бы, что на деда сошел благодатный огонь. Иначе как ещё можно объяснить самовозгорание пыжиковой шапки. Но чуда не произошло. Бабкин взгляд сканировал пространство в поисках причины «чуда» и остановился на моей руке, в которой всё ещё был коробок спичек. Я не додумался его спрятать в карман. Проследив за взглядом бабки, я понял, что она тоже всё поняла и сделал то, что я обычно умею делать в таких ситуациях. Я побежал. Домой.

Хорошо, что ключи от квартиры оказались у меня. Когда я вернулся с морковкой, я не отдал их бабке. Я пешком влетел по лестнице на наш этаж и судорожно пытался попасть ключом в замочную скважину. Наконец-то я оказался в квартире и запер дверь.

Бабка с дедом и Вовкой так и проторчали перед дверью до возвращения родителей. Я дверь не открывал. Сначала они звонили, потом стучали. Затем бабка стала сыпать проклятьями и карами небесными в мой адрес, но я только ещё глубже спрятался. Я залез под стол и не высовывался. Затем бабка перешла на более дружелюбный тон, но я был непреклонен. Я знал, что надо ни в коем случае не открывать до прихода родителей.

К моменту прихода родителей пыл бабки поубавился. Меня извлекли из-под стола и провели лекцию на тему поговорок. Затем меня усадили за стол и под диктовку бабки я записывал в тетрадку поговорки. У бабки они почему-то были все на одну тему. «Заставь дурака богу молиться он лоб расшибёт. Дурака учить – что мертвого лечить. Идиоты не переводятся – они совершенствуются. Дуракам закон не писан. Дураков не сеют, они сами родятся…» И так далее.

Писать так много в первом классе, я вам скажу, то ещё мучение. Родители научили меня письму ещё до начала школы. Естественно, писал я пока не очень грамотно, но уверенно. Бабка взяла мою тетрадку с внеклассным занятием про дураков и стала проверять.

– Идиоты на пере… Что? – всматривалась бабка в мой «каллиграфический» почерк, – Не переодеваются? Хрен поймёшь, что тут нацарапал. Тебе на врача надо учиться. Писать ты уже как они научился. Лечить тоже, насколько мы все помним. Осталось только халат купить.

– Мама, – заступилась за меня моя мама. – Он в первом классе. Они ещё не начали так много писать. Хватит уже мучить его. Он всё понял. Правда? – и она посмотрела на меня.

Я утвердительно кивнул в ответ. На всякий случай. Моё внутренне чутьё подсказывало, что с мамой надо соглашаться. То, что я ничего не понял, значения не имело. В чём смысл этой писанины, мне было не понятно. Но мама на моей стороне, а это хорошо.

– Давайте уже переодеваться, умываться и спать, – подвела итог она.

– Идиоты не переодеваются, – заметила бабка.

Тем не менее мы переоделись. Я, как всегда, был не согласен с умозаключениями бабки. Ведь мы с Вовкой не идиоты. Но и они, я думаю, всё-таки переодеваются. Хоть иногда.

Устроившись на ночлег, бабка сразу предупредила, что если кто-то хочет в туалет ещё раз, то пускай это сделает сейчас. Или терпит до утра, а дед предусмотрительно убрал стакан подальше от нашей кровати.

– Ты скажи мне – юный поджигатель, – начала бабка, когда все улеглись и свет уже не горел, – ты какого ляда деда подпалил?

– Какого ляда? – не понял я.

– Да вот того самого, который в тебе живёт, – пояснила она. – Ты не пытайся понять смысл. Тебе не дано, – бабка явно почувствовала, как скрипят мои мозги, пытаясь осмыслить сказанное ею и продолжила. – Шапку деду зачем поджег? Прометей квартирный.

– Ишь ты, какие слова знаешь, – удивился дед.

Я не знал, что ответить. Свой проступок я осознавал, но логического объяснения для бабки придумать не мог. Как только версия доходила до «отвести от себя подозрение, показав на ком шапка горит», она спотыкалась и на всякий случай рассыпалась на тысячу «действительно зачем?» Но что-то ответить надо было. Спас дед.

– А я вспомнил, как в танке горел. На войне, – задумчиво в темноту сказал он.

– Тоже мне. Танкист нашелся, – ответила бабка, – Всё, что у тебя горело, так это трубы по утрам.

– Да иди ты!

Было слышно, как дед обиженно отворачивается от бабки, шурша одеялом. Затем бренчание в стакане. Это означало, что дед до утра простился с челюстью и историй можно не ждать. А нам с Вовкой стало интересно. Дед никогда особо не рассказывал про войну. Всегда отмахивался. Говорил, что нечего рассказывать. Ничего интересного там не было.

– Дед, – начал я осторожно. – А как ты горел? Взаправду?

Послышалось опять шуршание. Бренчание стакана, шамканье. Судя по всему, к деду возвращались зубы и в этот раз он был готов поведать нам одну историю.

– Да на самом деле это была забавная история, – начал он. – Закурить бы. Без цигарки несподручно рассказывать.

– Ага. Устрой ещё один пожар на сегодня. Сгорел сарай – гори вся хата, – заворчала бабка. – В твоём случае подушка.