Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

Иногда она говорила себе, что во всем виновата сама, что он ни о чем не просил, что она сама позвала его в дом в тот момент, когда он фактически уже ушел, что она даже уговаривала его и, самое интересное, делала это совершенно искренне.

«Просто я устала, — подытоживала она, — я устала оттого, что моя жизнь перестала мне принадлежать. Я привыкла жить для себя и сейчас лишний раз убеждаюсь, что была тысячу раз права, когда не вышла замуж ни за одного из своих поклонников: я не создана для того, чтобы жить для другого человека. Я — эгоист».

Иногда она неожиданно ловила себя на том, что ей нравится его лицо, и она, украдкой поглядывая на него, говорила себе: «Если его побрить…» Или, наоборот: «Ему идет борода». Или: «У него хорошее лицо и красивые руки: наверное, когда-то он был интеллигентным человеком. Интересно, кем он был раньше?..»

Спросить его об этом она не могла. В самом деле, как спросишь у человека, кем он был, если он еще жив и вполне не стар? И она не задавала ему вопросов. Более того, она даже не спрашивала, как его зовут, потому что не хотела этого знать: он был для нее никто и должен был остаться никем, человеком без имени, бомжом, и должен был исчезнуть из ее жизни так же, как появился, не оставляя о себе воспоминаний.

Было у нее и еще одно соображение: «Если я спрошу, как его зовут, он еще, не дай бог, что-нибудь подумает, а так — мы не знакомы, и то, что он живет у меня, — еще, как говорится, не повод для знакомства», — думала Нина. Словом, ей казалось, что незнание его имени служит ей защитой. От чего — она и сама не знала.

Он тоже ни о чем ее не спрашивал и почти все время молчал, и только с котом у него установились самые нежные отношения.

— А ведь мы знакомы с этим джентльменом, — сказал он, увидев кота в тот день, когда пришел в себя.

— Знакомы? — удивилась Нина.

— Я имел удовольствие встречаться с ним еще осенью, в подвале, пока его не закрыли.

— Это невероятно, — пробормотала Нина, которая сама не знала, что ее больше потрясло: его обороты речи или факт знакомства с ее недоверчивым котом. — Он никогда раньше не подходил к мужчинам — боялся.

— Вот в чем дело, — проговорил бомж, погладив кота. — Значит, ему, наверное, досталось в жизни…

* * *

В один прекрасный день он наконец ушел. Она сделала уборку, проверила, на месте ли деньги и побрякушки, и устроила себе ванну с пеной и ароматическими добавками. Потом, сидя в белоснежном махровом халате перед телевизором с чашкой чая в руках, с удовольствием подумала, что завтра идет вместе с Марго в гости, потому что давно уже нигде не была, и что наденет наконец свое новое черное платье, купленное еще осенью и ни разу не надеванное. И что когда она вернется домой, ее будет ждать чистая, уютная и, слава Богу, пустая квартира.

И только ночью, вернувшись из гостей и лежа в постели, в темноте, прислушиваясь к тишине в квартире и завываниям весеннего ветра за окном, она вдруг почувствовала, что ей почему-то стало грустно.

Наступил апрель. Она не вспоминала, не думала о нем. Правда, первое время, входя в подъезд, по привычке прислушивалась, иногда даже заглядывала под лестницу, каждый раз с облегчением убеждаясь, что его нет, а с наступлением теплых дней и вовсе забыла о его существовании. И только Вася, как ни странно, иногда напоминал ей о нем: «Ему, наверное, досталось в жизни», — вспоминала она его фразу, когда Вася, едва заслышав в коридоре мужской голос, прятался под диван.

С началом сентября зарядил дождь, и от лета остались одни воспоминания. В лужах плавали опавшие листья, а лица прохожих казались такими же унылыми, как низкое осеннее небо. Выйдя из метро, Нина раскрыла зонт и, держа его перед собой как щит, заслонялась не столько от дождя, сколько от внезапных порывов ветра, ударявших в лицо. Подойдя к дому, она сложила зонт и только тогда увидела его: он стоял у самых дверей, под козырьком, прячась от дождя. Несколько секунд она смотрела на него молча, узнавая и не узнавая и пытаясь понять, какие чувства вызывает у нее эта встреча. Что-то изменилось в нем, что-то делало его другим, но она не могла понять — что. То ли загар, то ли коротко подстриженная борода, то ли летняя одежда.

— Это вы? — спросила она.

— Здравствуйте, Ульяна, — ответил он с улыбкой и протянул ей букет сине-лиловых астр. — Это вам.

— Спасибо, — сказала она и поднесла букет к лицу. И только сейчас поняла, что другим его делает не загар, не одежда и не кажущийся более ярким цвет глаз, а улыбка, добрая и слегка насмешливая.

— По-моему, осенние цветы не пахнут, — заметил он.

— Ничего. Зато это мой любимый цвет.

— Правда? Рад, что угодил. А это, — он порылся в висевшей через плечо парусиновой сумке и вытащил чем-то туго набитый матерчатый мешочек, — это для запаха.

— Что это? — спросила Нина и тут же учуяла терпкий запах сушеных грибов. — Откуда такая красота?

— Я знал, что вам понравится. Я их собрал в нашем лесу специально для вас.

Нина предложила ему зайти и, когда они оказались у нее, заметила, что он окинул квартиру любопытным взглядом. Она подумала, что сейчас он пустится в воспоминания, но, к ее величайшему облегчению, он только спросил:

— Где же Вася?

В ту же минуту Вася показался из-под дивана.

* * *

— Почему вы назвали меня Ульяной? — спросила Нина, когда четверть часа спустя они сидели в кухне за столом.

— А, — улыбнулся он, — помните, у Ключевского в «Исторических портретах» была такая помещица Ульяна Осорьина, которая жила в начале семнадцатого века и в голодное время спасала крестьян?

Нина засмеялась:

— Не помню.

— Перечитайте: это про вас. У вас ведь, кажется, есть Ключевский?

— Есть, — ответила Нина и подумала: «Вот тебе и бомж… Впрочем, мне и раньше казалось, что с ним не все так просто». — Скажите, а вы…

— Я думаю, мне все-таки следует представиться? Юрганов. Лев Юрганов. Ваш покорный слуга.

Потом они пили французское вино, которое Нина держала для какого-нибудь торжественного случая, и говорили, пока за окнами не наступила ночь.

— Ну вот, мне пора, — сказал гость и встал.

«Спасибо за грибы», — сказала Нина и вышла в коридор проводить его. Он спросил, может ли она дать ему почитать старый номер «Нового мира», который валялся на столике. «Конечно, — сказала она, — пожалуйста». — «И я могу через неделю вам его занести?» — спросил он. «Через неделю? То есть в четверг?» — «Да, в четверг или в пятницу. Вы будете дома?» — «Конечно, — сказала Нина и вспомнила, что в четверг собиралась с Марго на симфонический концерт, — буду и в четверг, и в пятницу».

В четверг он не пришел, и Нина поняла, что напрасно отказалась пойти с Марго в консерваторию. «Может, он и завтра не придет, — подумала она, — не из-за журнала же ему приходить?»