Любить нельзя - Ева Ройс

– Ты думаешь, у него они есть? Мне кажется, эволюция обошла Марка стороной, – насмешливо отозвалась Рина. – Но ты попробуй, в чудо верить не вредно.

Я раздраженно на нее посмотрела и двинулась вперед сквозь потные тела студиозов и густой запах перегара.

– Эй, иди ко мне, детка! – пробасил какой-то недоумок, хватая меня за ладонь.

– Отвали, – совсем не вежливо бросила я, рывком освобождая кисть. Вытерла руку о свои джинсы.

Во мне бушевал ураган. Злость, непонимание, ярость и… что-то еще, что никак не умирало. Я из раза в раз надеюсь, что очередной его поступок что-то изменит, но… Даже думать об этом не хочу.

В гостиной я столкнулась с той самой девушкой, с которой Марик обжимался вчера в универе.

– Прости, – проговорила я и собиралась дальше продолжить поиски непутевого братца, но девица растянула губы в приторной улыбке и выдала:

– Я не знала, что мой Марк приглашает на свои вечеринки и таких серых мышек, как ты, – ее взгляд прошелся по мне. – Хотя… ты, наверное, спутала коттедж с монастырем. Бывает. Протри свои розовые очки, милая, и вали отсюда.

– А я не знала, что Марк приглашает на вечеринки и эскортниц, – тоже улыбнулась и выразительно посмотрела на ее короткое, доходящее до середины бедра, платье. Пусть мои слова очень грубы, но она сама попалась мне под руку и сама же подставила себя под удар. – Хотя… ты стопроцентно перепутала коттедж и притон. Бывает. Советую провериться… к сожалению, не у окулиста.

– Ах ты… – дыша, как курильщик на марафоне по десятикилометровому забегу, возмущенно пробормотала она, не находя ответную шпильку. Достойный ответ придумать не сумела, зато, заметив приблизившегося к нам Марка, она пожаловалась ему: – Чер, эта сучка назвала меня шлюхой! Она! Меня! И какого дьявола эта дрянь здесь делает?

Для начала я здесь живу, но мне безумно интересно услышать что скажет кретин, устроивший дурацкую вечеринку в нашем доме. А Марк будто и не расслышал вопроса. Одним рывком притянул девушку к себе и, развернувшись, прижал её к стене, улыбнулся, как голодный мартовский кот, и что-то сказал, едва касаясь губ. Из-за громкой музыки я не услышала ни слова. Заметила только её усмешку, от которой почему-то кольнуло в груди.

То есть меня вновь тупо “не заметили”. Чего ещё можно ожидать от Марка Чернигова? Только идиотских поступков и игнора.

Я развернулась и всё же направилась в свою комнату, испытывая самые глупые на свете чувства. Снова обида, боль и грёбаный стыд, что мой братец конченый козёл.

– Привет, малышка! – как чёрт из табакерки выпрыгнул откуда-то Бритый, разукрашенный синяками и ссадинами.

– Утром виделись! – рявкнула я, заметив, как какой-то придурок в обуви забрался на диванчик у стены и потягивает алкоголь из пластикового стакана. – Быстро слез, пока я тебе этот стакан не запихнула так глубоко, что ни один проктолог не достанет!

– Оу, сколько ярости… – рассмеялся Бритый. – Ты в курсе, что это не твой дом?

Внимательно проследив за тем, как парень всё-таки слезает с предмета мебели, я повернулась к Роме и посмотрела в его прищуренные глаза.

– Правда, что ли? И с каких пор мне интересно твое мнение? Дай угадать… А-а-а, наверное, с того момента, как я пообещала откусить тебе голову! Слушай, мне плевать, что ты подумал в своей тупой башке, будь добр, свали!

– Все-все, остынь, – приподнял ладони Рома и, потерев синяк на скуле, пробормотал: – Мне и этой красоты пока достаточно.

Я не стала больше попусту тратить время на него и, кинув последний взгляд на нашу некогда уютную и чистую гостиную, поднялась к себе. Ничего, вот папа узнает и хорошенько поговорит с Марком. И я даже вмешиваться не буду. Устала прикрывать отвратительные поступки брата.

В спальне меня ждала Карина. Она, разваливший на небольшом диванчике, медленно поедала купленную нами по дороге пиццу и до моего прихода втыкала в телефон.

– Ну что, Поля, чудо удалось? – Рина отложила смартфон и похлопала на место рядом.

Я молча бросилась на мягкий диван и, откинувшись на нем, уставилась в белый потолок.

– Поль?

– Подожди, я ищу в себе силы сдержаться и не разнести ко всем чертям их колонки, – поморщилась при очередной смене трека. Теперь играла какая-то композиция с оглушающе громкими басами, отчего, я думаю, внизу паркет трясся. Как можно это слушать?!

– Техника тут не причем. Виноват барахлящий естественный отбор*.

– Бедный дядюшка Дарвин* сейчас в гробу перевернулся, наверное, – хмыкнула я. Потерла глаза и потянулась за куском пепперони. – И как мы спать будем? Беруш у меня нет, шумоизоляция такая себе.

– Адекватного брата тоже нет в наличии, – продолжила подруга. – Тяжелый случай.

– Угу. Давай доедим и попробуем все же заснуть?

Какая же я наивная. Сон не шел, каждый раз прогоняемый шумом с первого этажа. То музыка, то чьи-то крики и радостные возгласы.

– Сколько лет дают за незапланированные, но очень нужные человечеству, убийства? – простонала Карина, переворачиваясь на другой бок.

– Много, – с тяжелым вздохом ответила я. – Но если ты решишься, то я с тобой.

– Мир, дружба, топор?

– Два топора, – поправила я с улыбкой.

Мы заснули ближе к трем часам, когда часть гостей, наконец-то, приняла самое правильное решение в своей жизни – свалить. И, естественно, утром подскочили от противного звука будильника сонные и очень злые. Но Марк, как всегда, нашел способ разозлить меня еще сильнее. Разозлить и в очередной раз сделать больно.

Я первая пошла в душ и, одевшись, спустилась вниз, чтобы оценить масштабы вчерашней катастрофы. Марик уже вызвал клининговую команду, так что половину беспорядка они разгребли, но…

Но есть то, что они не могут трогать без присутствия хозяев дома. Потому женщина, увидев меня, подошла и спросила, что делать с вон той испорченной фотографией. Выбросить или?..

Медленно, ощущая, как стремительно бьется в грудной клетке сердце, подошла к указанной кучке, очень надеясь, что…

Мои надежды не оправдались. В очередной раз. Так глупо, правда? Я всегда все надеюсь и надеюсь, хотя это бессмысленно. Надеюсь и верю в Марка, в то, что, что-то изменится, что случится чудо. Карина права.

На полу, среди осколков защитного стекла и частей простенькой рамы, лежал действительно испорченный снимок. На нем сложно уже было что-то разобрать. Чьи-то очертания лица, которые размазались вместе с краской. Картина чьей-то жизни, на которую безжалостно наступил кто-то своей туфлей на шпильке, оставив дырки на мокрой фотобумаге. Было сложно разобрать, что запечатлел фотограф, для кого-то, кто не знает наизусть его содержимое. Наша последняя семейная фотография. Последняя, потому что буквально через месяц наше счастье сравняет с землей диагноз, поставленный врачами. Рак. Точно. Никаких ошибок. Мама больше не будет улыбаться так светло и беззаботно, она не будет расчесывать свои длинные волосы, а я не буду их заплетать, потому что… Не останется у нее ни радости, ни волос, ни шанса на будущее.