Самый скандальный развод - Анна Богданова

Именно так отреагировала Огурцова на мой бурный рассказ о том, что меня отправляют в ссылку родная мать и муж, который жертвует ради этого даже нашим медовым месяцем!

Надо сказать, не прошло и восьми недель после ее блокировки от пьянства, как подруга моя изменилась в корне. Помимо того, что она бросила пить, курить, перестала ругаться матом и снова заметалась между православной церковью, где ее отец Иван Петрович по сей день работал сторожем, исповедовался раз в неделю и так же исправно причащался, и адвентистской, куда каждую субботу ходил ее муж Михаил, который тоже, кстати, не так давно был исцелен от недуга винопития, Анжела, видимо, почувствовав пробел в воспитании старшего своего чада – Кузьмы, двух с половиной лет от роду, – решила восполнить сие упущение, сплавив младшее свое дитя, пятимесячную Степаниду, свекрови Лидии Ивановне, аргументируя этот поступок следующим образом:

– Мала еще, чтобы у нее таланты обнаруживать! Вот подрастет, займусь ею вплотную, а пока пусть у бабки поживет!

С Анжелкой произошла поразительная метаморфоза: из безумной пьянчужки, которая однажды заявилась к Власу во время банкета, где собрались самые нужные ему люди, в невменяемом состоянии, без юбки и в колготах, надетых наизнанку, в почтенную женщину, мать семейства.

А вот Кузьме Михайловичу доставалось по полной программе – безвозвратно прошло его беспечное детство, когда он на прогулке залезал в лужу и вылавливал бычки, причем особенно радовался, когда находил целую сигарету, потом тянул ее в рот и с удовольствием делал вид, что курит.

За месяц Огурцова умудрилась записать его в бесплатную секцию по плаванию. Немалых усилий стоило пристроить ребенка в младшую группу велосипедного спорта – тренер долго не соглашался, убеждая навязчивую мамашу, что сын ее еще мал, но когда она пришла в седьмой раз, волоча в одной руке орущего Кузю, а в другой трехколесный велосипед, тот сдался. Эта победа буквально окрылила подругу, и она прямиком отправилась в подготовительную детскую группу баскетбола и, увидев мужчину в спортивном костюме средних лет маленького роста, кинулась к нему:

– Возьмите моего сына в команду! – настойчиво потребовала она. Мужчина в спортивном костюме сначала взглянул на нее сверху вниз, потом на будущего «баскетболиста», издевательски (Огурцова так и сказала: «издевательски») хихикнул и сказал:

– До корзины не допрыгнет!

– Это что же вы хотите сказать?! – возмутилась почтенная мать семейства. – Что мой сын ростом не вышел?! А сами-то вы допрыгиваете до корзины? Он-то подрастет, а у вас вон уж лысина светится!

– Вот когда подрастет, тогда и приходите. Мы принимаем подростков с одиннадцать лет.

– Но у него талант! А вы зарываете его в землю! Подвесьте вашу корзину пониже! – требовала Анжелка.

Огурцова еще долго гонялась по залу за мужчиной в спортивном костюме, и бегала бы еще неизвестно сколько, если б не наткнулась на мужскую раздевалку, где увидела группу полураздетых юнцов, за спинами которых прятался тренер.

– Боже! Стыд-то какой! Вот похабники! – вскликнула она, наскоро перекрестилась три раза и, приказав Кузьме немедленно отвернуться, оставила идею с баскетболом, казалось, навсегда.

Неудача с определением сына в секцию для дылд (как выразилась Огурцова) не остудила ее пыл, напротив, даже укрепила в благих намерениях сделать из Кузьмы человека.

Помимо плавания, гимнастики, футбола, фигурного катания и верховой езды на пони, Анжелка решила порыться и в других дарованиях Кузи:

– А что, если из него получится великий музыкант, или поэт, или художник, или танцор? Зачем зарывать талант в землю?! – повторяла она снова и снова.

В конечном итоге малыш был пристроен во все спортивные секции, куда только смогла определить его заботливая мамаша, а также в художественную студию, что находится в подвале соседнего дома. Вдобавок ребенок занимается в ближайшей школе на фортепиано, от души долдоня по клавишам, и в кружке бальных танцев.

Теперь у моей подруги весь день был расписан по часам, и не было ни одной свободной минутки, чтобы спокойно посидеть и выпить... чайку.

– Ребенок – это не кукла, – говаривала она. – Ребенок просто так не дается – его развивать надо, таланты отыскивать! Даже собак дрессируют, в специальные школы водят.

Вообще, странно в данный момент жила семья Поликуткиных – Огурцовых. Анжелка со своим мужем, чернобровым детиной, и сыном-вундеркиндом обитала в малогабаритной однокомнатной квартире, которая досталась ей от покойной бабки. Ее свекровь Лидия Ивановна (тоже, кстати, адвентистка) забрала к себе Стеху и довольно часто прибегала к помощи Ивана Петровича, настолько часто, что Анжелкин отец практически прописался в квартире у сватьи. Но была и еще одна веская причина его проживания в чужой квартире.

Дело в том, что мать Огурцовой – Нина Геннадьевна – снова увлеклась. Да с такой горячностью и азартом своей пылкой натуры, что все ее прежние пристрастия к индийским фильмам, йоге, изготовлениям лекарств по рецептам народных целителей, всевозможным диетам, голоду, уринотерапии, религии, магии были детскими забавами по сравнению с этим ее последним – каким-то, я бы даже сказала, болезненным и опасным, влечением!

«Потомственная ясновидящая и целительница госпожа Нина» три недели назад (еще до нашей свадьбы) познакомилась с неким Куртей – белым колдуном-вудуистом, который мог запросто общаться с лоа, то бишь со светлыми духами, помогающими в житейских делах. Анжелка, беспокоясь за мать, разузнала, что на самом деле Куртю зовут Тимофеем Тимофеевичем Задрыжкиным и что он либо шарлатан, либо никакой не белый колдун, а черный. И вообще опасный человек. Однако госпожа Нина не вняла словам дочери и сказала, что отныне ее зовут никакой не Ниной, а Нитрой, и что она собирается в самом ближайшем времени вступить в некое тайное общество и стать мамбо – то есть белой колдуньей.

С тех пор с Нитрой начало твориться что-то странное. Первым делом она отправилась в парикмахерскую и потребовала, чтобы ей на голове заплели тысячу косичек, что было никак невозможно сделать по двум причинам – во-первых, у будущей мамбо были жидкие волосы, а во-вторых, короткие. Все же она настояла, и парикмахерша непостижимым образом сумела создать из более или менее приличной прически «каре» тринадцать тощих косичек, торчащих в разные стороны – так, что теперь голова Нитры была похожа на ежа-мутанта с длинными редкими иголками.

Вторым шагом, который, по мнению Анжелкиной матери, должен был приблизить ее к заветной цели, была одежда. Она отыскала на антресоли старую занавеску (годов 60-х) «с драконами и змеями» – неприлично яркую и аляповатую (видимо, были использованы качественные красители, что за столько лет тряпка не выцвела). Буквально за полчаса Нина Геннадьевна сотворила себе весьма странное облачение с одним швом сбоку. Она натягивала его на себя, как корсет, а оставшиеся два метра использовала в качестве зажигательного вида пончо (проделав дырку для головы, Нитра нахлобучивала его сверху).

Будущая белая колдунья расхаживала по улицам, словно привидение, пугая народ своей экзотической прической и нелепым нарядом. Но шаталась она не просто так. Нужно было немедленно подниматься на третью ступень той лестницы, которая привела бы ее к небесной цели – вступить в тайное общество, где самым главным человеком являлся Тимофей Тимофеевич Задрыжкин, который, без сомнения, обучил бы неофитку общению с лоа, ритуальным танцам, а главное, церемонии оживления мертвецов. И тогда бы Нина Геннадьевна Огурцова размахнулась! Она только и делала бы, что ходила на чужие похороны и оживляла всех подряд на радость родным и близким усопшего.