Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды - Филипп Гуревич

— Если бы президента Кеннеди в этой стране убил чернокожий, — возразил он, — американское население наверняка поубивало бы всех черных.

Адвокат Горза-Гонгора понаблюдал, как я записываю это абсурдное утверждение в свой блокнот, и нарушил молчание:

— Вы говорите «истребление», вы говорите «систематическое», вы говорите «геноцид», — заговорил он, обращаясь ко мне. — А это всего лишь теория, и мне кажется, вы проделали весь этот путь до Ларедо, чтобы уцепиться за моего клиента как за хитрое доказательство этой теории.

Нет, возразил я, я приехал потому, что служитель Божий был обвинен в том, что обрек на смерть половину своих прихожан, своих единоверцев, просто потому, что их от рождения называли тутси.

— И каковы доказательства? — вопросил Горза-Гонгора. — Свидетели, видевшие это собственными глазами? — Он хохотнул. — Так и любой может сказать, что он видел все что угодно.

Доктор Элиэль Нтаки пошел еще дальше: он обнаружил здесь заговор.

— Все эти свидетели — орудия правительства. Если они не будут говорить то, чего хочет новое правительство, их убьют.

И все же Нтаки сказал, что, несмотря на советы адвоката, его отец озабочен вопросом своей чести и желает поговорить со мной.

— Пастор считает, что молчание выглядит как чувство вины, — пояснил Горза-Гонгора. — А молчание — это мир.

Уходя из кантри-клуба, я спросил Элиэля Нтаки, были ли у него когда-нибудь сомнения в невиновности отца. Он ответил:

— Разумеется. Но… — Запнулся и спустя секунду спросил уже меня: — А У ВАС ЕСТЬ ОТЕЦ? ТАК ВОТ, Я БУДУ ЗАЩИЩАТЬ ЕГО ВСЕМИ СРЕДСТВАМИ, КАКИЕ У МЕНЯ ЕСТЬ.

* * *

Пастор Элизафан Нтакирутимана был человеком суровой сдержанности. Он сидел в кресле с подголовником в гостиной доктора, сжимая руками лежавшую у него на коленях папку из манильской бумаги. На его седых волосах была серая шапочка. Он был одет в серую рубашку с черными подтяжками, черные брюки, черные ботинки с квадратными носами. На носу — очки в металлической, почти квадратной оправе. Он говорил на киньяруанде — своем родном языке, а его сын переводил. Пастор промолвил:

— Они говорят, что я убивал людей. Восемь тысяч человек.

Это число примерно вчетверо больше того, что я слышал раньше. Голос пастора был полон гневного недоумения:

— Это стопроцентная чистая ложь! Я никаких людей не убивал. Я никогда не велел никому никого убивать. Я не мог делать такие вещи.

Когда в Кигали начался «хаос», объяснял пастор, он не думал, что его волна достигнет Мугонеро, и когда тутси начали собираться в больнице, он, по его уверениям, стал спрашивать их, зачем они это делают. Примерно через неделю, говорил он, там скопилось столько беженцев, что «это уже становилось несколько странным». Поэтому пастор и его сын хотели устроить митинг, чтобы решить вопрос, «что нам делать». Но в этот момент для защиты больницы приехали двое полицейских, и, по его словам, «мы не стали устраивать этот митинг, потому что они сделали это без всяких просьб с нашей стороны».

Затем в субботу, 16 апреля, в 7 часов утра эти двое полицейских из больницы пришли к пастору Нтакирутимане домой.

— Они передали мне письма от пасторов-тутси, которые были там [в больнице], — рассказывал он. — Одно письмо было адресовано мне, другое — бургомистру. Я прочел свое письмо. В том, которое отдали мне, говорилось: «Вы понимаете, что они замышляют, они пытаются убить нас, можете ли вы пойти к бургомистру и попросить, чтобы он защитил нас?»

Нтакирутимана прочел письмо и поехал к бургомистру, Шарлю Сикубвабо.

— Я рассказал ему, что говорилось в моем письме от пасторов-тутси, и отдал ему письмо, написанное для него. Бургомистр сказал мне: «Пастор, у нас нет никакого правительства. У меня нет никакой власти. Я ничего не могу сделать».

— Я был удивлен, — продолжал Нтакирутимана. — Я вернулся в Мугонеро и велел полицейским отправляться с сообщением к пасторам и сказать им: «Ничего нельзя сделать, и бургомистр тоже сказал, что ничего не может сделать».

После этого пастор Нтакирутимана забрал свою жену и некоторых других людей, которые «хотели скрыться», и уехал из города — в Гишьиту, где жил бургомистр Сикубвабо и где многие из раненых беженцев в Мугонеро получили свои ранения.

— В Гишьите, — пояснил он, — своих [тутси] уже убили, так что там было тихо.

Пастор Нтакирутимана утверждал, что не возвращался в Мугонеро до 27 апреля.

— Все были уже похоронены, — рассказывал он мне. — Я так ничего и не увидел. — А после этого добавил: — Я никуда не ездил. Я сидел у себя в кабинете. Только однажды я поехал в Руаматаму, потому что прослышал, что и там погибли пасторы, и решил посмотреть, не удастся ли найти хотя бы их детей, чтобы спасти. Но там некого было спасать. Они были тутси.

Пастор Нтакирутимана строил из себя великого покровителя тутси. Он говорил, что давал им работу и пристанище и продвигал их в адвентистской иерархии. Потом задрал подбородок и заявил:

— Сколько живу, всю свою жизнь я никому не старался так помогать, как тутси.

Он, по его словам, не мог понять, как тутси могли оказаться настолько неблагодарными, чтобы выдвинуть против него обвинения.

— Кажется, на свете больше нет справедливости, — сетовал он.

Фамилия Нтакирутимана означает «нет на свете ничего больше Бога», и пастор сказал мне:

— Я думаю, что сейчас я ближе к Богу, чем когда-либо в своей жизни. Когда я вижу, что случилось в Руанде, меня это очень печалит, потому что политика — грязное дело. Многие люди погибли.

В его тоне не слышалось печали; его голос был усталым, загнанным, раздраженным.

— Ненависть — плод греха, и когда придет Иисус Христос, он будет тем единственным, кто ее заберет, — сказал он и снова добавил: — Все было — сплошной хаос.

— Говорят, что это вы его и организовали, — напомнил я ему.

Он с жаром возразил:

— Ни в коем случае, нет, никогда, никогда!

Я спросил его, помнит ли он точный текст письма, адресованного ему теми семью пасторами-тутси, которые были убиты в Мугонеро. Он раскрыл папку, лежавшую у него на коленях.

— Вот, — сказал он и протянул мне рукописный оригинал и перевод. Его невестка Дженни взяла эти листки, чтобы сделать для меня копии на факс-машине. Доктор Нтаки решил выпить и принес бутылку скотча. Адвокат Горза-Гонгора сказал мне:

— Я с самого начала был против этой встречи с вами.

Дженни принесла письмо. Оно было датировано 15 апреля 1994 г.

Дорогой наш руководитель, пастор Элизафан Нтакирутимана!

Доброго Вам здоровья! Мы желаем Вам сил перед лицом всех проблем, с которыми мы столкнулись. ХОТИМ СООБЩИТЬ ВАМ, ЧТО, КАК МЫ СЛЫШАЛИ, ЗАВТРА НАС УБЬЮТ ВМЕСТЕ С НАШИМИ СЕМЬЯМИ. Посему просим Вас вступиться за нас и поговорить с бургомистром. Мы верим, что с помощью Господа, доверившего Вам руководство сей паствой, которую собираются уничтожить, ваше вмешательство будет высоко оценено, как и спасение иудеев Есфирью.