Адам и Ева - Ольга Гуляева

Теперь низкий грудной голос раздался прямо у нее под ухом:

– Тут же темно, ничего не видно, – добродушный смешок. – Я покажу тебе такие красоты, о существовании которых ты не подозревала. Ты бывала на Северном Кавказе?

– Нет, а что там?

– Моя Родина, – Ева почувствовала щекой, что Адам улыбается, но от удивления немного отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза.

Он громко рассмеялся:

– Ты пытаешься разглядеть во мне уроженца Кавказа?

– Возможно, – подыграла Ева и в недоумении улыбнулась.

Естественно ничего нового она не увидела. Русые слегка вьющиеся волосы, зеленые точь-в-точь как у нее самой глаза, широкие скулы, волевой подбородок… Хотя… Мужественность… Мужественность, так присущая кавказской нации, низкий, немного рычащий тембр голоса…

– Не мучайся, милая, я русский, – продолжал веселиться Адам, тем временем снова притягивая Еву к себе.

– Это не имеет значения, я не националистка, – попыталась сгладить свое удивление Ева.

Коснувшись губами ее виска, он продолжил, теперь уже более серьезно.

– Когда мне было два года, моего отца отправили по службе в Чечню. Моя семья поселилась на военном гарнизоне в Грозном. Так получилось, что я задержался там на последующие двадцать пять лет.

Ева снова попыталась отстраниться, демонстрируя свое удивление. Адам продолжал, предупреждая ее вопросы:

– Известно, что после распада СССР Москва вывела из Чечни все свои военные гарнизоны. Хотя она имела полное право этого не делать, и в этом случае Чечня никогда не смогла бы стать очагом военной опасности для России. Так вот, моих родителей не стало немного раньше.

Теперь Адам сам высвободил Еву из своих крепких объятий. Она, наконец, вдохнула полной грудью. Затем забралась на бортик беседки и облокотилась на один из столбов, удерживающих конструкцию по кругу. Взгляд ее был устремлен в темноту реки и противоположного берега. Она приготовилась слушать дальше.

Адам облокотился спиной о борт беседки и с минуту наблюдал за тем, как гости расходятся с веранды. Музыка затихла, и он продолжил:

– В конце восьмидесятых – начале девяностых годов, когда СССР стремительно двигался к распаду, у центральной власти просто не было времени и ресурсов следить за соблюдением порядка на окраинах. Это, конечно, никак не оправдывает ее и не снимает ответственности за то, что происходило на Чеченской земле до распада Союза, а в особенности после. Ситуацией незамедлительно воспользовались криминальные формирования, которые впоследствии и послужили истоками современному терроризму. На том этапе не шло речи о каких-либо политических требованиях, поэтому изначально это можно было отнести к обыкновенному бандитизму. Хотя нет, скорее жестокому и изощренному бандитизму.

Несложно догадаться, что военные гарнизоны, которые еще не были расформированы, попали под удар первыми. Предвкушая распад СССР, агрессивно настроенные сепаратисты поставили своей задачей по максимуму освободить гарнизоны от советских военных с целью завладеть оставленным оружием, техникой, снаряжением, боеприпасами, которые в дальнейшем и послужат предпосылками для формирования чеченской армии.

Мои родители находились на службе, когда одно из административных зданий подожгли, предварительно заколотив все окна и двери. Тогда никто не выжил. Мне было всего семь лет. Я даже толком не понял, что произошло.

За мной тогда присматривала молодая чеченка. Старшая дочь в многодетной семье. У нее было трое младших братьев. Она частенько приводила меня в свой дом, чтобы я поиграл с мальчишками. Таким образом я был вхож в их семью лет с четырех, а с того дня, когда погорел гарнизон моих родителей, я больше не покидал их дома. Родители Зары, так звали мою молодую няню, усыновили меня. Стыдно признаться, но я даже не осознал в полной мере, какая утрата меня постигла, и в этом большая заслуга моей новой семьи. Хотя так я ее никогда не называл и не называю. Так получилось, что это моя единственная семья, другой нет и не будет. Они окружили меня настоящей заботой и любовью. Детвора не давала мне ни малейшей возможности захандрить. У меня трое братьев и сестра – все они чеченцы, и за каждого из них я не раздумывая отдам жизнь.

– Так Руслан один из них?

– Да, ты, наверное, заметила, что мы не очень похожи.

– Пожалуй, – согласилась Ева, но при этом задумалась: действительно не похожи, но она ни на секунду не усомнилась, что они братья.

Адам продолжил:

– Конечно, фрагменты из детства всплывали в памяти, не давая мне до конца забыть кто я и откуда: нежные прикосновения маминых рук, мягкие губы, которыми она зацеловывала меня, что кстати совсем не принято в моей кавказской семье, мелодичный голос, колыбельные на ночь, строгие и справедливые наставления отца. Но их лица стерлись из моей памяти, и не было ничего мучительнее, чем бесконечные попытки вспомнить их. Только во снах я отчетливо видел их лица, но стоило мне открыть глаза – их образы рассеивались безвозвратно. Это не давало мне покоя всю жизнь. И только приехав в Москву несколько лет назад, я нашел дальних родственников, у которых оказались фотографии моих родителей.

Теперь Ева внимательно разглядывала профиль Адама, повествующего о самом сокровенном. Он по-прежнему смотрел прямо перед собой. Она подалась вперед и накрыла ладонью его запястье. Он моментально отреагировал: подвинулся поближе к ней, сел на бортик и положил ее голые ноги себе на колени.

– Я не утомляю тебя? – встрепенулся он.

– Нет, но к чему ты клонишь?

– Я бы долго мог говорить загадками, но мне хочется, чтобы ты понимала кто я. Всего тебе знать не обязательно, но этого будет достаточно для начала.

– Хорошо, как считаешь нужным, – покорно отозвалась Ева и положила голову на его плечо.

– Мне было двенадцать, когда официально было объявлено о начале военных действий на территории Чечни. Хотя, как я уже сказал, для моей семьи, то есть для моих родных родителей, она началась намного раньше. В общем, я впитал все ужасы той войны, насмотрелся такого, что если бы природа не наградила меня стальной психикой, то я бы давно тронулся умом.

Не скрою, не просто быть русским мальчиком в большой чеченской семье в период ожесточенных военных действий. На ум приходит сказка про гадкого утенка, который очень выделялся на птичьем дворе. Но я влился в компанию братьев довольно органично и называл себя чеченцем, хотя всегда имел сугубо свое мнение по всем вопросам, в том числе и политическим. Благо и семья моя не была настроена фанатично и не навязывала какой-то единой позиции. Хотя и мои братья и я участвовали в военных действиях в той или иной мере.

Так вот, даже будучи русским мальчиком, невозможно было принять бесчинства российских военных на кавказской земле. Понятно, что изнутри действия чеченской стороны выглядят привлекательнее: она оборонялась, а российская – нападала; масштабы разрушений и гибели людей от российских войск я наблюдал своими глазами. Но никто не вправе оправдывать эту войну и с чеченской стороны, особенно если вспомнить, с какого варварства по отношению к тем же советским гарнизонам она начиналась.