"Волкодавы" Берии в Чечне. Против Абвера и абреков - Юлия Нестеренко

— Германия баламутит национальные чувства нохчей, чтобы те помогли немцам таскать каштаны из огня, — цинично ухмыляется Алекс. — Только вряд ли Гитлер после победы на Кавказе позволит им создать свое государство.

— Не для того мы кровь здесь проливаем, — вторит ему Димпер. — Кавказ будет наш. Мы тут уже двести лет живем, со времен Екатерины.

Пауль кидает кости одной из чабанских собак, оставшейся с нами. Это совсем молодой пес, любимчик всей четверки. Внезапно что-то почуяв, он начал беспокойно лаять в наступающий полумрак.

— Что это? — насторожился Крис.

— Успокойтесь, камерады, — усмехнулся Гюнтер. — Это просто шакалы. Они нам не опасны.

Алексей разливает по стаканам слабенький немецкий шнапс.

— Ну, за знакомство!

Сидим у костра, едим шашлык, дружески болтаем, периодически поднимая тосты.

Ловлю себя на мысли, что с трудом воспринимаю их как фашистских солдат: в пляшущем свете костра они выглядят как туристы на привале. Сходство усиливает гитара Криса и то, что они одеты не в привычную полевую форму вермахта и короткие сапоги, а в какие-то брезентовые ветровки и горные ботинки со шнуровкой.

Вот только пьют они не по-нашему, уж больно маленькими дозами.

— Давай, Серега, тяпнем по-нашему, по-русски! — вдруг предлагает мне Ростоцкий. Наливаем граненые стаканы до краев и пьем залпом, без закуски.

— О! — восхищенно тянут трое немцев и качают головами.

Потом пью с каждым на брудершафт.

После выпивки затягиваем песни: Крис аккомпанирует на гитаре, у него и у Пауля приятные мелодичные голоса. А вот Ростоцкому медведь не просто наступил на ухо, а даже изрядно там потоптался. Ревет как пьяный извозчик.

Позже Пауль осторожно выкладывает своим предложение Лагодинского: те потрясены, но быстро соглашаются. Еще о чем-то шушукаются и укладываются спать.

Мне не спится. Если бы еще пару дней назад кто-нибудь бы сказал, что я проведу ночь высоко в горах один с четырьмя пьяными фрицами, — я б его обсмеял. Вон они храпят, развалившись возле догорающего костра, рядом лежат заряженные черные «шмайсеры». Немецкие десантники, которых мы два месяца ловили. Обалдеть!

— Ахтунг, ауфштеен! — будит нас на рассвете сдавленный голос Гюнтера. Примерно таким тоном кричат «Атас!» мальчишки при появлении милиции. Вскакиваем, стукаясь лбами.

К нам приближаются две темные фигуры, у одного на плечах тускло поблескивают серебристые погоны, в петлицах руны «СС». Догадываюсь, что это оберштурмфюрер Шмеккер. Рядом с ним тяжело шагает гориллоподобный детина с туго набитым рюкзаком за спиной, это верный подручный Хайнц.

Фрицы вытягиваются в струнку, слегка разведя локти, и щелкают каблуками. У меня так не получается да и не очень стараюсь, я ж не дрессированный медведь!

— Кто это? — эсэсовец подозрительно буравит меня ледяными глазами-иголочками.

— Это русский перебежчик, оберштурмфюрер, — докладывает Пауль и излагает нашу легенду.

— Ненавижу комиссаров и советскую власть. Я с детства восхищаюсь всем немецким. Вы великая нация, и я мечтаю служить фюреру, как мой лучший друг рядовой Гроне, — вдохновенно вру я.

Не прокатило! Может быть, он и большая сволочь, но не дурак. Быстро наводит на меня свой пистолет.

— Вы идиоты! Большевистский шпион втерся к вам в доверие и проник в наш отряд, а вы напились как свиньи…

Все-таки у немецких десантников отличная реакция. Два выстрела сливаются в один: вытаращив глаза, падает прошитый автоматной очередью Шмек, рядом грузно оседает Хайнц.

Пауль и Гюнтер опускают дымящиеся стволы «шмайсеров».

— Спасибо! — выдыхаю я.

— Не за что, — спокойно отвечает Гюнтер. — Мне было самому приятно прикончить эту тварь.

Он достает фотоаппарат и начинает деловито снимать трупы в разных ракурсах.

Я немного шокирован: «Это еще зачем?»

— Нам же надо отчитаться перед вашим командованием. Или НКВД предпочитает, чтобы мы принесли в мешке их отрубленные головы?! Джигиты отчитывались перед Абдуллой именно так.

Ничего себе черный юмор! Но отвечаю ему в тон:

— НКВД предпочитает свежие скальпы.

— О’кей, шериф! Завтра скальп Абдуллы будет висеть в вашем вигваме! — шутит в тему неунывающий Пауль.

— Да уж! Изо всех сил стараюсь вести себя как ни в чем не бывало, пытаюсь шутить, а у самого такое смятение на душе! Смотрю на Криса, у него тоже глаза ошалелые какие-то, и уголок рта нервно дергается. И сам я намертво вцепился в автомат, чтобы руки не дрожали, упорно отвожу взгляд от мертвецов. Конечно, оба покойничка при жизни были большие сволочи. Но когда я договаривался с Лагодинским, то не думал, что придется самому их вот так в упор застрелить. Просто Шмек как-то резко наставил пистолет на Серегу, и я знал, что он вот-вот убьет моего друга, который только что меня от расстрела спас. Вроде все правильно, я просто долг чести вернул. Но все равно тоскливо. Рубикон перейден.

— Чего вы с Крисом такие грустные, словно на похоронах?! — хлопает меня по плечу Сергей. — Выше голову! Вы все сделали отлично! Или, может, вас совесть замучила? Так ведь ваш Гитлер сказал, что освобождает арийцев от химеры, именуемой совестью. Как я понимаю, немецкий солдат должен убивать не моргнув глазом.

— Серый, ты издеваешься? — спрашиваю я.

— Отнюдь! Ни за что не поверю, что ты сейчас первый раз в жизни застрелил человека. Отчего же такие душевные муки на лице? О, конечно, большая разница: те, убитые тобою раньше, не были арийцами! Они принадлежали к низшей расе…

— Старшина, чего вы от нас хотите? — вмешался Гюнтер. — Чтобы мы мгновенно превратились в коммунистов?

— Да мы были уверены, что в 1941 году германские рабочие поднимут восстание против Гитлера и не станут воевать против своих классовых братьев.

— Ну, извините! Все намного сложней. И вообще лучше все вместе помогите оттащить трупы. И будем думать, что делать дальше.

Приступаем к планированию операции под кодовым названием «Скальп Абдуллы».

Младшим членам отряда дико нравится индейский антураж. Думаю, такие же парни, как они, изобрели потом гэдээровский вестерн. Пауль втыкает в свои волосы орлиное перо и вещает: «Отважные Сыновья Волка вырыли священный томагавк войны. Трепещите, грязные гуроны!» Крис, хлопая ладошкой по рту, издает боевой клич команчей.

— Дети, сущие дети! — вздыхает Гюнтер. — Они и в войну сначала играли, как в индейцев.

Странно, почему не возвращаются старик с внуком. На ночь они загоняли своих баранов в большую пещеру, чтобы тех не тронули волки. Пещера находится примерно в километре отсюда. Слава богу, что они не видели произошедшего, а трупы Гюнтер успел скинуть со скалы.