Демоны ночи - Алексей Атеев

– Скуратов, – подсказал мужчина. – Фамилия, как у бывшего генпрокурора.

– Точно, Скуратов. С тем я знакома. Дело, надо сказать, разумеет, согласно пословице. – Она хмыкнула. – А вы, значит, начинающий стрингер[2]?

– Я не стрингер, я в штате, – почему-то обиделся Павел.

Женщина засмеялась:

– Никоим образом не желала оскорбить, господин… – она взглянула в раскрытое удостоверение Павла, – Мерзлов. Однако и мы должны представиться. Я – следователь районной прокуратуры Вера Сергеевна Слепцова. Это «убойный отдел» – капитан Ершов, а это местный участковый Ерошкин Степан Матвеевич.

– Зачем он нам? – недовольно произнес участковый. – Только под ногами будет путаться.

– Ничего страшного, – спокойно сказала Слепцова. – У каждого свое назначение. Пускай посмотрит…

– А вы зачем туда идете? – поинтересовался Павел. – Разве вчера…

– Не успели все осмотреть самым тщательным образом, – отозвался Ершов. – Вчера спешили. Возможно, поэтому предсмертную записку не обнаружили или еще чего существенного.

Они остановились перед солидной стальной дверью, отделанной под старину.

– Образец средневековой замковой архитектуры, – насмешливо произнес Ершов. – И дела за такими дверьми должны твориться средневековые. – Он достал из кармана два ключа с затейливыми бородками, сорвал печати и открыл замки. – Проходите, товарищи.

Павел шагнул вслед за остальными. В просторном холле было полутемно, лишь мерцали во мраке огромные овальные зеркала. Щелкнул выключатель.

– Раздевайтесь, – скомандовал Ершов. – И обувь желательно снять. – На этот раз он обращался исключительно к Павлу. – Тут я где-то видел несколько пар домашних тапочек. Хватит на всех.

Журналист поспешно стянул свою кожаную куртку, повесил на крючок кепку из того же материала. Только после этого он вступил в хоромы и осмотрелся. Судя по размерам, в одну квартиру объединили две или три отдельные жилплощади меньших размеров, соответственно перепланировав их. Обставлены покои с крикливой роскошью, в понимании Павла, присущей большинству нынешних скоробогачей. Имелся полный набор излюбленных аксессуаров новорусского быта: кожаные диваны и кресла, вычурные люстры и бра, картины в позолоченных рамах, бронзовые и фарфоровые статуэтки. В спальне возвышалась кровать в стиле рококо, наводившая на мысль о разнообразии и изощренности любовных утех. Однако сейчас здесь царил зловещий беспорядок. Простыни и одеяла были скомканы и покрыты пятнами засохшей крови, на полу валялись какие-то бумаги, а также резиновые медицинские перчатки.

– Ага, – сказал участковый, – вот мы и в логове разврата. – Слова эти показались Павлу странными. Что он подразумевает под словами «логово разврата»? Самая обычная квартира, хотя просторная и богато обставленная.

– А кто таков, ну, который тут жил?.. Убийца то есть? Расскажите хотя бы вкратце.

Но ответа на свои вопросы Павел так и не получил. На него вообще перестали обращать внимание. Присутствующие вели себя непонятно. Они вроде бы бесцельно слонялись по комнатам, открывали дверцы шкафов и секретеров, выдвигали ящики комодов, доставали оттуда различные вещи: предметы туалета, белье, одежду, но даже не осматривали их, а откладывали в сторону или просто бросали на пол. Сыщик Ершов прошел на кухню, залез в холодильник, достал разнообразную еду, пару бутылок пива, по-хозяйски уселся за стол и стал неторопливо выпивать и закусывать.

– Иди сюда, журналист, – позвал он Павла, – на, пей… – Он протянул бутылку «Туборга». – Не стесняйся, лопай. – На черствый кусок ржаного хлеба был положен толстый ломоть ветчины. – Горчичка вот…

– А разве можно?! – изумился Павел.

– Почему нет?! Не пропадать же добру.

– Вы же сказали, по делу пришли?

– Сейчас перекусим и займемся. – Он непонятно усмехнулся.

В кухню вошли остальные. Только теперь Павел как следует рассмотрел своих спутников. Участковому было не больше тридцати. Простонародное насупленное лицо, пшеничные волосы, синие глаза. Если бы не выражение туповатой строгости, он выглядел бы свойским парнем. Ершов был постарше. Лет сорока, плотный, коренастый, взгляд с прищуром, на лице блуждает неопределенная улыбка, вроде добродушная, однако вмиг готовая обратиться в зловещую. Следователь прокуратуры Вера Сергеевна казалась самой молодой в этой компании. Она выглядела вполне на уровне, хотя в первое мгновение показалась ему не особенно привлекательной, скорее бесцветной: кареглазая шатенка чуть выше среднего роста, маленькое ухоженное личико с умело наложенным макияжем. Единственным недостатком, на взгляд Павла, являлась чрезмерная худоба. На Вере Сергеевне был строгий черный костюм; белая блузка с кружевным воротничком только подчеркивала деловой стиль ее одежды.

– Закусываешь, Ершов, – деловито констатировала она, потом взглянула на часы. – Самое время. Я, пожалуй, тоже… А из напитков еще что-нибудь имеется?

– Водка есть, коньяк, текила, абсент еще какой-то.

– Абсента можно глотнуть. Под такую закуску не грех. – Она стала намазывать хлеб маслом, а потом положила сверху толстый шмат паюсной икры. – Давай, Степа, за упокой убиенных душ… А ты, Ершов?

– Наливай.

– Господин стрингер? – Взгляд остреньких карих глазок уперся в Павла, и вновь ему почудилось в облике женщины что-то неприятное, лисье. И вела себя она весьма странно. Словно перед ним вовсе не следователь прокуратуры. Да и остальные, по понятиям Павла, мало походили на работников правоохранительных органов… – Пить будешь, журналист? – спросила Вера Сергеевна. – Надо бы. Чтобы те в могилках спокойно лежали. А то, не ровен час, вылезут. – Она хохотнула, словно пролаяла.

– Да будет он, будет… Куда денется, – ответил за Павла Ершов.

– Пусть только попробует не выпить, – зловещим тоном прошипел участковый.

– Вечно ты, Степа, людей пугаешь, – с ехидной укоризной произнесла Вера Сергеевна.

– Должность у него такая, матушка, – прокомментировал реплику участкового Ершов. – Всегда на страже.

– Я бы текилы выпил, – неуверенно произнес Павел.

– Хрен с тобой, трескай текилу, – пренебрежительно отозвался Ершов, пододвинув к Павлу квадратную бутылку. – А мы абсента попробуем.

Следователь уверенно, словно бывала здесь не раз, достала из кухонного шкафа четыре больших хрустальных стопки, граммов по сто каждая. Наполнила их.

– Ну, как говорится: земля пухом.

Все, включая Павла, выпили. Ему показалось, что хлебнул одеколону. Гортань обожгло, в горле встал терпкий горьковатый комок. Он закашлялся.

– Не в ту дырку пошло, – весело сообщил участковый. – А ничего этот абсент, крепкий…

– Ты, браток, закусывай, – ласково сказал Ершов.