Всесильный - Лев Цитоловский

смерть животных некрасива. Всякая: насильственная или естественная. Смерть близкого человека или чужого. Смерть дворового пса, голубя или бабочки. А ведь любая смерть животных не прерывает бытие. Появятся новые поколения, пройдут полный цикл жизни и породят смену. Но всё же смерть наших братьев меньших ощущается, как невосполнимая утрата. Тихо умирающая от старости кошка — это не пожелтевший лист клена. В ней умирает личность…

На асфальте

Тогда я поднялся и вышел, слава богу, дверью не хлопнул, я хорошо это помню. Не убедил никого, да я и сам почти им поверил. В сердце разлилась терпкая гадость и запачкала душу. И я, наконец, не выдержал, но дверью не хлопнул. И теперь я здесь. Завидую животным, у них, говорят, нет совести, а меня она грызет. Похоже, не были они правы, но не стоило обижаться сразу на всех, если бы я объяснил толково, они бы поняли. А теперь, чувствую, уже не придется. Это бы еще ничего, ноги печет, как у босой собаки на асфальте. Наверное, каждый в душе босяк и я иногда тоже. Что-то я сделал не то. Обогнал хромого и доволен, а грузовик не увидел. Какие попались горькие сигареты. Везде обман. Интуиция и разум, жены и мужья, надежды и проза. Не хлопнул я дверью, это точно. Всякий раз так, стоит задуматься о чем-нибудь важном, как солнце скроется и плавают черные шары. А, ну конечно, это же собралась толпа, кричат на шофера. И что-то они все хотят от меня. Ничего приятного нет быть в центре внимания, вранье это. Смотрят жалостливо, а у меня не болит ничего, только мокро лежать. «Кто-нибудь помнит, когда он отключился?» спрашивает строгий голос. И почему асфальт горячий, но твердый, как лед? Им всем, похоже, тоже жарко, дышат, как из духовки. Сейчас подрумянюсь на горячем льду, покроюсь корочкой, а потом никому не расскажу, кто мне поверит? Что же будет, я уже думаю с ошибками. Зрители, читатели, соглядатаи.

Звучание сердца

Я слышал, как у нее в груди стучит сердце. Оно гулко било меня по вискам и заставляло верить в сказки Андерсена. Мы говорили о будущем, о нашей жизни и удивительных людях вокруг нас. Мы вместе затратим усилия, чтобы радости стало больше, и у нас, и у других. Пока мы чувствуем в себе силу, мы никому не откажем, а уже потом отдохнем. Она собралась начать завтра же, не откладывая на потом, а сегодня еще не время. А назавтра — еще раз предложила отложить на потом. И я пошел сам и надеялся, и ждал, и бился один. Но не дождался. Да, я думал, что у нее в груди стучит сердце. Но оно не стучало, оно жевало, а прислушаться, так еще и чавкало. Да и груди у нее не было, и лица тоже. Так, один живот.

У нее есть сестра, прекрасное создание. Я думаю, что у нее в груди стучит сердце. Я это чувствую, ощущаю собственным сердцем.

Прогресс и старики

С тех пор как появилась речь и возникла возможность накопления и передачи опыта, старики, прожившие жизнь, передавали этот опыт молодым. Это, в глазах соплеменников, компенсировало их физическую слабость и не только оправдывало их существование за счет племени, но и создавало им ореол достоинства и мудрости. Как говорил ветхозаветный мудрец Екклезиаст, «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас». Так было всегда, тысячи лет…

Теперь — не так. На протяжении одного-двух поколений мир меняется очень резко. Другая наука, новая техника, более совершенный быт. Даже социальные отношения в обществе меняются полным ходом: на уровне семьи, работы, связей между людьми, взаимодействия больших групп. Перестраиваются юридические и моральные нормы.

Теперь опыт, которым располагают старики, остается не вполне востребованным. Больше того, старики хуже осваивают новое, чем их дети и внуки. Не удивительно, что сейчас молодые и относятся к нам снисходительно. Прогресс ударил по престижу стариков. Мы живем в другое время, о котором не догадывался Екклезиаст.

Неприступное сообщество

Любому существу свойственно заботиться о себе, кто его в этом упрекнет? Поэтому, даже если вам и не понравилась идея освобождать от уголовного преследования за коррупционные преступления, понять авторов можно. Тем более, освобождать от наказания собираются не полностью, а частично. Всего лишь, несколько ослабить давление, если факт коррупции случился в чрезвычайных обстоятельствах, скажем, при пожаре. Ну, не разобрался человек, не до того ему было. Многие хотели бы еще запретить упоминание в открытой печати имен проштрафившихся и места их работы. Чтобы сохранить престиж профессии.

Впрочем, не следует думать, что верхи заботятся только о себе. Ничуть. Власти обычно милостивы. Не ко всем, но ко многим. И, что не удивительно, к одним и тем же. Это роднит власть и облагодетельствованных граждан, и даже делает их социально близкими. Иногда все возможные милости предусмотреть трудно, но это не беда. Подскажут, похлопочут, завалят идеями. Иногда сверху, иногда сбоку, а иногда и снизу. Но, конечно не с самого низу: там тоже не дураки.

Многим уважаемым людям не нравится, когда притесняют бизнес. Для улучшения делового климата в стране необходимо исключить даже формальные возможности для давления на участников. Предлагают ограничить максимальный срок давности за экономические преступления. Скажем, сколько-то лет прошло и всё, как бы, быльём поросло. Сейчас этот срок 10 лет и половина таких дел не доходит до суда, за истечением этого срока. Но половина-то доходит! Суд, правда, это еще не провал, но какая морока! В крайнем случае, советуют проводить амнистию по предпринимательским статьям к праздникам.

Конечно, осчастливленные слои итак не влачат жалкое существование. Но ведь лучшему нет конца. Когда человеку хорошо, он хочет, чтобы так было всегда, чтобы его не тревожили понапрасну, не посягали на главное. И не думайте, что главное для него — это его личное благосостояние. Ничего подобного, достаток у него уже есть, он рассредоточен, надежно защищен и его так просто не отнимешь. Самое ценное — это свобода. И не важно, кто ты есть, мышка-норушка или некто очень важный, как бы хлопочущий об экономическом процветании государства.

В то же время, недоброжелатели даже готовы использовать тот факт, что экономическая деятельность —