Место Силы 4. Андромеда - Василий Анатольевич Криптонов

реинкарнации Баэлари.

— Старвис, ты надо мной издеваешься?

— Я не за это получаю содержание. Итак, Музыку она слышит, но это только половина дела. Если мы посмотрим на эти вспышки спектра… — Пальцы медика пробежались по голограмме. — Такие можно заметить у выпускников накануне экзаменов. Знаешь, о чём это говорит?

— Конечно, ведь это я учился на меддиагноста.

— Она не просто слушатель. Она уже творит. Внутри неё живёт полноценная модель мира. И когда я говорю «полноценная» — я именно это и имею в виду. — Медик уставился на меня. — Ты носишь внутри себя свой дипломный проект, Алеф. Я не преподаватель и не могу судить по одним лишь вспышкам спектра. Скорее всего, тебе придётся немало потрудиться, прежде чем ты сделаешь его подходящим для Общего Дела. Но пока что самый одарённый студент на моей памяти смог достичь подобного ко второму обороту. Правда, потом его сбросили обратно на первый. Так что если Ликрам прекратит преследовать какие-то непонятные личные цели, то вы с ним будете на одном обороте.

— Виллар, — проворчал Ликрам. — Мелкий гадёныш…

— А как ты хотел? — Медик поднялся из-за стола. — Виртуозы всегда невыносимы. Такова их плата за исключительность.

08. Воин

Виртуозы всегда невыносимы.

Виртуозы.

Невыносимы.

Каждые несколько шагов меня бросало то в жар, то в холод.

Я — виртуоз?

Я — невыносима?!

Мозг, будто в бреду, не мог решить, стоит ли радоваться, или же наоборот — разбить себе голову об стену, чтобы оборвать бессмысленную жизнь.

Я, будто мяч в замедленной съёмке, вреза́лась плечом в стену слева, потом плелась вперёд и в сторону до тех пор, пока не ударялась о правую стену, после чего меня несло обратно.

И всё же я умудрялась продвигаться вперёд.

Вот и дверь в казарму. Рука дрогнула, не дотянувшись до замка. Задрожали ноги.

— Что же мне теперь делать? — прошептала я.

Внутри меня не было смысла, чтобы заполнить эти слова. Они просто слетели беспомощными сухими листами.

Листва облетала, умирала прежняя я. Чтобы после долгой зимы родилась новая. Та, которая — виртуоз. Невыносимый виртуоз.

Только снег не спешил покрывать меня, чтобы дать покой. Мне нужно было выпускать зелёные листочки уже сейчас. Или — умереть.

Благодаря Кету гармоничное течение жизни нарушилось раз и навсегда. И наше Общее Дело — удержаться хотя бы на этом рубеже, не рухнуть ниже, туда, откуда нет выхода даже в самых смелых фантазиях.

И я — один из бойцов на передовой.

Я — воин.

Пусть даже пальцы мои никогда не коснутся оружия, пусть я за всю оставшуюся мне жизнь не нанесу вреда ни единому живому существу, я — воин.

А воин должен исполнять долг.

Я хлопнула по замку окрепшей рукой, и двери открылись передо мной.

По казарме слонялось десятка полтора стаффов — наверное, те, у кого сегодня был выходной. Стоило мне войти — все на меня уставились. Пожирали взглядами, а в аурах отчётливо полыхали ментомы жадного любопытства.

Даже не любопытства — а стааргхна. Желание узнать плохую для кого-то и хорошую для тебя новость из вторых рук, чтобы сразу иметь возможность обсудить её с единомышленником.

В ответ я закрылась белой ментомой и прошла к своей койке. Села на неё, открыла свою тумбочку, достала вещмешок.

Там было немного вещей. Настоящих, сделанных чьими-то руками из природной материи. С ними я не могла расстаться.

Ещё — одежда, бельё. Кое-какие средства личной гигиены.

Вдруг обнаружила, что сижу неподвижно, обняв последнее, что связывало меня с землёй, с домом. Белая ментома, а за ней — безмолвная буря, опустошающая сердце.

— Назад домой, да?

Я подняла взгляд.

Он стоял передо мной. Один из тех, кто вчера глумился над Вилларом. В ауре вспыхивалаиздевательская, насмешливая ментома. Он расцветал. Он торжествовал. Он, стафф, списанный из основного состава за ненадобностью, видел перед собой кого-то, кого списали ещё ниже.

— Алеф?

Мы с ним повернули головы одновременно.

В дверях стояла куратор. А её аура демонстрировала яркую ментому уважения.

— Да, куратор. — Я встала.

— Если ты собралась, я провожу тебя в сектор общежития студентов. Нилли изъявила желание жить с тобой в одной каюте, если ты не возражаешь.

— Я не возражаю. Я иду.

Куратор посторонилась, выпустив меня первой.

Я не оглянулась ни разу. Не потому, что была высокомерной. А потому что мне хотелось обернуться и восторжествовать над тем мерзавцем, увидеть его жалкие ментомы.

Нельзя. Такие мысли и поступки питают Кета. Так говорила мама, когда я была ребёнком и не могла даже толком уразуметь, кто такой Кет. Знала лишь, что он большой, сильный и плохой.

Как будто кто-то сейчас знает о нём хоть чуточку больше…

Мама научила меня встречать мир белой ментомой. Иначе я уже просто не умела.

* * *

И всё же по-настоящему я поверила в случившееся, когда передо мною открылась дверь в каюту, в которой стояла возле небольшого пятиугольногоиллюминатора Нилли.

Она резко повернулась на звук механизма, и первая же ментома, которая вспыхнула в её ауре, была ментомой радости. Без раздумий, без сомнений, она мне обрадовалась. И, не обращая внимания на куратора, стоящую у меня за спиной, бросилась навстречу.

Замерла передо мной.

— Ты прошла?

— Да, — сказала я.

И очутилась в объятиях.

Вдруг оказалось, что не важно, виртуоз я или невыносима. Для Нилли — не важно. Нас с нею что-то связало, и она, в отличие от Скита, не ковырялась в этом, не анализировала. Просто приняла как должное.

Она действительно слышала музыку, это было ясно и без тестов.

Однажды мы с ней будем в одной пятёрке на одной из дальних станций.

Мы будем служить ОбщемуДелу столько, сколько сможем.

В наших жизнях будет смысл.

Это ли не единственный значимый ответ на все вопросы, которые задаёт разуму душа?

09. Прогулка на пауке

На одном из пауков я решила прокатиться.

Он остановился передо мной, шевеля жвалами. Паук недоумевал.

На спинах он привык носить жертв, окутанных паутиной и парализованных ядом. Другого применения спине паук не знал.

Мне пришлось сделаться его учителем.

— Ляг, — сказала я и повела рукой сверху вниз.

Подчиняясь скорее движению, чем слову на непонятном языке, паук сложил лапки. Грузное туловище коснулось земли.

Я подошла к нему, подпрыгнув, забралась сверху и ободряюще похлопала по хитину.

— Бежим!

Паук