Смерть в Персии - Аннемари Шварценбах

нем были древние развалины. К тому моменту на равнину легла тень, солнце освещало только далекие горы, они сияли, но я дрожала.

– Что ты делала на холме?

– Я наклонилась, потому что там были осколки, куски обгоревших кирпичей. Я поднимала и рассматривала их, а потом поднялась на середину холма, где то ли расхитители, то ли ученые выкопали яму, там я увидела фундамент древнего укрепления…

– Меня ты не видела? – мягко спросил ангел.

Я молчала. С закрытыми глазами и парализованным телом я лежала на узкой постели и прислушивалась. Я чувствовала биение сердца, неестественно быстрое, еще я вдруг почувствовала боль в спине, усталость в слегка согнутых коленях, влажную вялость рук. Я чувствовала, что сон очень далеко, чувствовала, как ветер, заблудившийся в долине, терзает стенки палатки.

– Милый ангел, – сказала я, – милый ангел, помоги мне!

Охваченная страхом, я открыла глаза.

Он стоял посреди палатки, от его фигуры исходил мягкий матовый свет облаков с вершины Дамаванда.

– На холме, – сказал он, – я начал бороться вместе с тобой. Я видел твою боль. Я видел, как ты мучаешь себя, вопреки здравому смыслу, и что ты возложила все надежды на чудо. Чего тебе не хватало?

От такого ужасного вопроса я замолкла, и на меня накатила прежняя безысходность.

– Не знаю, – сказала я.

Но он не стал призывать меня помолиться или исповедаться, как обычно призывают люди – священники и врачи. Он приблизился ко мне.

– Я видел тебя, – сказал он, – как ты шла по холмам, бежала по долине, и я хорошо видел, что твои силы на исходе. Если бы у тебя была какая-то опора, поддержка людей или твердая почва под твоими бедными ногами… Но я хорошо видел, что у тебя ничего не осталось и поэтому ты хочешь умереть. – Он склонился надо мной. – Ибо ты слабый человек, – сказал он, – ты из числа слабейших, но ты держишься прямо. И я решил бороться вместе с тобой, чтобы помочь тебе встать и избавиться от страха смерти.

– У меня не было страха, – сказала я тихо.

– Твой страх, – сказал ангел, – был так велик, что ты хотела спрятать свое лицо, в высокой и в низкой траве, в темных водах смерти.

Я молчала.

– Не надейся, что я могу дать тебе какое-то облегчение, – сказал ангел.

Я глубоко вздохнула.

– О чем ты думаешь? – спросил ангел, он стоял так близко, что я могла бы дотронуться до него.

– Я думаю о том, – сказала я, – что если бы ты позволил мне дотронуться до тебя, то мне стало бы немного легче. Позволь мне протянуть руку!

– Но ты же не можешь двигаться, – сказал ангел дружелюбным тоном, – ты совершенно беспомощна, отдана на волю ангелам этой страны, а это страшные ангелы. Не питай ложных надежд. Даже то, что я решил бороться вместе с тобой, еще ничего не значит. Помнишь, как на холме ты поднялась, сжимая в ладонях осколки? Ты думала, что из-за ветра, из-за вечернего холода. А это я поддержал тебя, а потом отпустил, и ты пошла по долине обратно, к палаткам – без надежды, но с новыми силами.

– Я всё время старалась не приближаться к реке.

– Значит, ты вновь ожила?

– Нет, – ответила я. – Ветер разорвал лица тех, кого я люблю.

– Я пришел не для того, чтобы дать тебе облегчение, – сказал ангел, – не для этого. Я просто хотел проведать тебя. Посмотреть, сможешь ли ты теперь выносить пустоту и одиночество моей страны.

– Твоей страны? – спросила я с сомнением.

– Не жди от меня слишком многого, – сказал он строго, – мы, ангелы, тоже не свободны. В этой стране тебе могут встретиться тысячи ангелов, и, наверное, ты смогла бы их понять ради собственного спасения. Но тут нет твоего ангела-хранителя, о котором тебе рассказывали дома. Нет ничего, что спасло бы тебя от одиночества. Тебе придется довольствоваться мною, одним из тысяч…

– Во мне нет недовольства, – осмелилась я перебить его, – я просто совсем одна и не знаю, за что мне держаться, на что опереться. Сегодня ты снова помог мне – это было весьма непросто, но ведь не каждый день встречаешь ангела, зато каждый день есть утренняя и вечерняя заря, они горят, как адский огонь, каждый день есть пустые часы, равнодушные, но невыносимые.

– Выражайся яснее, – строго сказал ангел.

Я попыталась сжать ладони, бессильно лежавшие на постели. И жуткое ощущение беспомощности потекло по всему неподвижному телу, до самого сердца.

– Мне страшно, – сказала я и посмотрела на ангела. Впрочем, я только попыталась посмотреть на него; я надеялась, что его взгляд снова спасет меня, снимет сердечный спазм, наполнит руки силой.

Но он стоял в тени. С внезапным отчаянием я поняла, что это вовсе не человек, которого можно обнять в горе, пусть даже только для того, чтобы вместе поплакать.

Смертельно усталая, я сказала:

– Я больше не могу.

На это он сказал:

– Ты прямая, даже несгибаемая. Это не лучшие качества для жизни, ведь жизнь сильнее тебя – сильнее вас всех. – И вышел из палатки.

Я не хотела смотреть на то, как он отодвигал штору и выходил, даже не пригнувшись.

Снаружи, подумала я, его встретят своя страна, своя ночь, свой ветер. Я не могла перестать слышать ветер, трепавший растяжки и стенки палатки. Я видела, как ангел уходит, мягкий свет Дамаванда лежал на его плечах, как плащ. Он шел через высокую траву на берегу, через табун из полутора сотен лошадей, спящих стоя. Потом он перешел реку и не намок, прошел мимо красноватого света из чайханы, потом под серыми нависающими скалами, где ночевали горные козлы. Потом он скрылся, и я думала о том, почему мне не удалось удержать его, ведь он боролся со мной, там, на холме с осколками…

Но я не смогла даже протянуть руку. И больше никого не осталось.

Воспоминание: Персеполис

Мы ехали по большой дороге через огромную, жаркую и сонную персидскую равнину. Это была та же самая дорога, по которой сотни лет назад, после пожара в Персеполисе, который был подобен концу света, солдаты Александра шли на север, чтобы настигнуть сбежавшего царя Дария. Царь спасался бегством. Он был отважным человеком, но после поражения в битве при Гавгамелах у него не осталось другого выбора, и он бежал через курдские горы, через свои земли – Мидию и Бактрию, пока не был убит по приказу собственного сатрапа Бесса.

Равнины Персии с тех пор никак не изменились, наверное, они никогда не изменятся. По краям равнины по-прежнему