Кристофер Робин - Элизабет Рудник

– ласково сказала Эвелин, когда Кристофер заметил, что стол накрыт лишь на одного человека.

Остальная часть стола была пуста. Единственная тарелка, чашка и набор серебряных столовых приборов немым укором напоминали ему о том, что даже семейный ужин он пропустил. Отведя взгляд от стола, он посмотрел на жену, которая стояла в дверном проёме между кухней и столовой.

Руки Эвелин были сложены на груди, а взгляд её выразительных карих глаз стал ещё глубже под действием силы невысказанных слов. Она подошла ближе, свет с кухни заиграл на её каштановых волосах золотистыми переливами. Кристофер ощутил острую вспышку любви – и в то же время болезненного трепета, который в последнее время он всё чаще испытывал, глядя на красоту Эвелин. Спустя все эти годы, каждый раз, когда он смотрел на неё, у Кристофера было чувство, будто он видит её в первый раз.

– Прости, – извинился Кристофер, прекрасно понимая, как неуместно сейчас звучат эти его слова. – Пришлось задержаться на работе.

– Я знаю, мне звонила Кэтрин, – ответила она.

«Ну конечное, – подумал Кристофер. Теперь понятно её зловещее спокойствие. Из них двоих Эвелин была не только спокойнее, но и требовательнее и пунктуальнее. Никогда не опаздывать, держать слово, всегда оставаться честной – всё это было в книге золотых правил Эвелин. А раз Кэтрин, а не он, позвонила Эвелин и сообщила о том, что он задержится, значит, он оказался в беде ещё до того, как переступил порог дома.

– А ещё она сказала, что на выходных ты тоже будешь работать, – добавила Эвелин.

Кристофер сглотнул. С каждым мгновением ситуация обострялась всё сильнее.

– Я так понимаю, ты не сможешь поехать за город. – Это прозвучало скорее как констатация факта, нежели вопрос.

Кристофер вздохнул. Он понимал, что бесполезно пытаться объяснять ей, почему он должен остаться и работать. Он знал наперёд, как она отреагирует. Эвелин захочет помочь или даже предложит взять часть работы с собой. Важно то, что они вместе, вот как она скажет.

Но Эвелин не видела тени страха, пробежавшей по лицам его сотрудников, когда он сообщил им, что случится, если они не придумают, как уменьшить расходы. Он должен найти выход. Он не хотел подводить свою семью, но также он не хотел подводить и свою команду и, более того, свою компанию.

Кристофер, как говорится, оказался меж двух огней.

– Ничего не могу поделать, – наконец выдавил он из себя.

– Как и всегда, – отозвалась Эвелин, печально улыбнувшись.

Она хотела скрыть своё разочарование, но его нотки тем не менее прозвучали в её голосе. На его лице отразились такие нестерпимые душевные муки, что она тут же пожалела о сказанном. Может, Кристофер и был как кремень, но только снаружи. Эвелин понимала, что глубоко внутри он страшно переживает. Но, к несчастью, сказанного не вернуть, и если эти слова его задели – значит, она права.

Со вздохом Эвелин ушла обратно на кухню:

– Почему бы тебе не пойти к дочери и не сообщить ей об этом? А я пока ещё раз разогрею твой ужин.

Кристофер проследил за ней взглядом. Какое-то время он не мог двинуться с места. Было больно видеть, как расстроена его жена. Но разочаровать и любимую дочь? Это просто ужасно. По правде говоря, в душе он надеялся, что, вернувшись домой так поздно, он избежит встречи с ней. Глубоко вздохнув, Кристофер направился вверх по лестнице.

Городской дом Робинов уже давно не был таким роскошным, как в бытность Кристофера ребёнком. Смерть отца – а это случилось вскоре после поступления Кристофера в школу-пансион – тяжким грузом легла на плечи мамы. Их финансовое положение пошатнулось. В основном по этой причине Кристофер и чувствовал себя в долгу перед Уинслоу. Они предложили ему работу, когда он был молодым и неопытным; они предоставили ему спасательный круг, благодаря которому его семья осталась на плаву.

Они с Эвелин переехали в этот дом, когда поженились. Но времена были тяжёлыми, и такие вещи, как отслоившаяся краска или сморщенные обои, отошли на второй план. Но, несмотря на это, Эвелин удалось сделать дом уютным и гостеприимным, и на какое-то время он даже стал местом, где можно было искренне повеселиться и провести вечер за оживлённой беседой. Но потом началась война, и всё изменилось.

Поднимаясь по крутой лестнице, Кристофер грустно улыбнулся, когда проходил мимо висевшей на стене фотографии родителей. На ней они вдвоём радостно улыбались чему-то за кадром. На этом снимке они были абсолютно счастливы, а их расслабленные позы разительно отличались от той строгой зажатости, что он запомнил из детства. Не в первый раз он подумал: а вдруг Мадлен будет так же смотреть на фотографии своих родителей? Задастся ли она вопросом, почему они стали такими серьёзными?

Когда Кристофер подошёл к спальне дочери, у него промелькнула надежда: она уже могла уснуть и ему не придётся сообщать ей грустные новости. Но свет, льющийся из щели под дверью, и доносившееся из комнаты слабое бормотание убили на корню эту надежду. Постучав, он вошёл к Мадлен в комнату.

Девчушка сидела в кровати. Очевидно, она собиралась ложиться спать, но что-то её отвлекло. Он взглянул на стоявшую перед ней большую коробку, и разбросанное по одеялу содержимое этой коробки, и неподдельный восторг в глазах дочери – и ему тут же стало ясно, что именно.

– Что это у тебя? – спросил Кристофер.

Мадлен подняла на него глаза, напуганная неожиданным появлением папы. Она виновато зарделась – с нежным румянцем её ангельские щёчки стали ещё милее.

– О, это твоё, – ответила она смущённо. – Я нашла это на чердаке. Там настоящий клад твоих детских вещей.

Подойдя поближе, Кристофер выпучил глаза. Эта коробка, которую он принял за совершенно обычную и ничем не примечательную, оказалась коробкой сокровищ из его детства. Именно её он собрал тем злосчастным утром, когда они покинули загородный дом. Как же он мог про неё забыть? Среди предметов, которые Мадлен разбросала по кровати, он обнаружил гладкие речные камушки, палочки и несколько рисунков – его наивные детские наброски поблёкли с годами. Мадлен наклонилась и взяла небольшой мешочек. Тот развязался, и на одеяло посыпались маленькие коричневые жёлуди.

– Волшебные жёлуди, – вырвалось у Кристофера. Он потряс головой и быстро исправился: – То есть просто жёлуди. Ничего особенного. Разве ты не должна заниматься чем-то более полезным? – спросил он.

Ему вдруг не понравилось то, с каким