Заводской район - Арнольд Львович Каштанов

рассказывает, они литейный песок из Португалии в мешках получают. Представляешь, покупают песок, как мы апельсины. Понятное дело, в таких условиях научишься экономить, есть чему у них поучиться. Я это к тому, что японцы молодцы, технику толкнули будь здоров. Их конкуренция подгоняет, закон джунглей. А что вот конкретно меня заставляет селитрой заниматься? Мое дело десятое: выдал типовую технологию — и только поглядывай, чтоб ее не нарушали. Но я ж так со скуки подохну! Я ж не могу не мыслить! Я про Японию не скажу…

— Опять завелся, — с досадой сказала Жанна. — То про свой щелок, то про политику.

— На одной духовности, конечно, не уедешь, Аркадий. Нужна и организация производства. Должна быть гармония…

— Фисгармония, — сказала Жанна.

— Куда ты в платье на мороз? — прикрикнул Аркадий на Тоню. — Иди.

— Тоня, я…

Тоня успокаивающе дотронулась до Лериной руки:

— Ну, счастливо вам. Спасибо, что пришли.

…За столом Корзун горячо доказывал соседу:

— А я тебе говорю, что у нас было двенадцать космонавтов! Считай: Гагарин — раз…

— Раз, — загнул палец сосед.

— Титов — два. Терешкова — три…

— Товарищи, ну и накурили вы тут! — сказала Тоня. — Хоть бы форточку открыли! Степан, что я вижу? И ты куришь?

Она отобрала у него сигарету, навалилась сзади локтями на плечи Корзуна:

— Хватит спорить! Давайте споем!

Кто-то начал:

— И-и-из-за о-острова на стре-е-ежень…

Тоня не любила эту песню. Но все подхватили, и она стала подпевать.

Проснулась и заплакала Оля. Тоня оставила гостей, ушла к ней. Над девочкой склонилась свекровь:

— Спи, рыбонька, это дяди поют… У мамы день рождения…

Если бы она узнала о сыне…

— Оставайтесь ночевать, мама, — сказала Тоня.

— Нет, я скоро пойду.

А гости уже толпились в прихожей.

— Покойной тебе ночи, Антонина… Счастливо, Антонина… Спасибо, Антонина… До завтра…

— Спасибо вам.

Степан дремал, сидя на стуле. Тихо стало в квартире, неторопливо засобиралась и свекровь.

— Я вас провожу, — сказала Тоня. — Не спорьте, мне хочется.

— Холодно, надень под пальто кофточку.

К ночи подморозило и было скользко. Они ступали осторожно, держась друг за друга.

— Как ты одна назад пойдешь?

— Не беспокойтесь.

Она и провожать пошла, чтобы возвращаться одной. Была звездная морозная ночь. Сколотым углем блестел асфальт, отражал уличные огни. Хрустели, лопались льдинки под ногами, бежали по ним белые трещинки. Улица опустела. Тоня жадно вдыхала холодный чистый воздух.

«Привлекательная молодая блондинка, больше тридцати не дашь»… Нужен Илюша. Степан любит возиться с маленькими детьми. Когда Оля была грудной, он даже в шахматы играть не оставался на работе. Мужчине необходимо занятие. Нужно родить ему Илюшу, тогда он всегда будет дома. Степан красив, девушки на него заглядываются, он не виноват. Тоня давно замечает, что он поглядывает на молоденьких, она давно подумывает об Илюше, но все духу не хватает: бессонные ночи, пеленки, кашки, Олька на руках, а уже тридцать пять лет, и все-таки начальник участка в литейном цехе — это не в отделе сидеть, бумажки писать… Но нужен Илюша. Ах, какая все ерунда! Лера напутала. Ничего не было, Лера все напутала…

Тоня знала правду, но ей удалось убедить себя, что эта правда — ложь. Правда и ложь существовали в ней одновременно, Тоня по своему желанию как бы задвинула правду в тень, оставив ложь на свету, и успокоилась.

Степан по-прежнему дремал за столом. Тоня растолкала его и заставила лечь в постель. Не умеет он пить. В общем-то, ей достался довольно спокойный муж. Гринчук может позавидовать.

Она навела порядок в комнате и перемыла в кухне посуду. Потом проверила кран на газовой плите, дверной замок и выключила свет.

…Они познакомились со Степаном девять лет назад. Тоне шел двадцать шестой год. В то время она жила возле самого завода, на Промышленной улице, в комнате одинокой пенсионерки, платила той за угол пятнадцать рублей в месяц. Сыновья хозяйки жили в том же поселке отдельными семьями, были в ссоре с матерью, и необходимость держать под старость рядом с собой чужого, случайного человека воспринималась старухой как огромная несправедливость. Отвечать за эту несправедливость пришлось Тоне. Найти другое жилье она не сумела, пришлось терпеть вздорный характер, придирки, ворчание, пришлось вечерами приходить домой не позднее одиннадцати, вскакивать по нескольку раз за ночь и смотреть на часы, чтобы не проспать, — хозяйка запретила заводить будильник. Два-три раза за год приезжала на несколько дней из дома мама. Они спали с Тоней на одной кровати. Каждый раз хозяйка допоздна выговаривала маме в темноте все свои жалобы на Тоню и советы по воспитанию, а мама и Тоня, лежа рядом, беззвучно хохотали.

А потом мама не могла заснуть. И зачем Тоня стала литейщиком, если в их городке нет ни одного литейного цеха? Поступая в институт, она выбирала, где конкурс меньше, и мать согласилась с ней. Хотели как лучше… Мать боялась умереть, не выдав дочь замуж. Она всегда гордилась Тоней, ровным ее характером, хозяйственностью — тем, чего всю жизнь так недоставало и ей самой и ее мужу. Она всегда была спокойна за дочь, и вдруг — двадцать пять и никого нет у Тони, кроме матери. Тоня как будто не думает о замужестве. Не слишком ли она разборчива? Мама считала себя виноватой. После рождения Тони она не захотела больше детей, и Тоня, когда мать умрет, останется одна на свете.

А помогла им хозяйка. Была у нее приятельница, у приятельницы своя приятельница, а у той сын. Тридцатилетний инженер, то ли разведенный, то ли вдовый. Как в старинном сватовстве, привели сына в гости. Хозяйка увлеклась затеей, они с мамой готовились с утра, потратили уйму денег. Гости пришли по-зимнему рано — две женщины и молодой человек. Женщины были дородными, снисходительно-спокойными, двигались и говорили неторопливо, и оттого казалось, что мама суетится.

Молодой человек появился вроде бы лишь для того, чтобы женщин на машине подвезти, его вроде бы уговорили выпить стакан чая, и он просидел весь вечер. Он как будто сам стеснялся своего обаяния и улыбкой извинялся за него. Весь вечер он развлекал женщин, мимоходом дал понять, что приехал ради мамаши, не мог не сделать ей приятное. Она, мол, считает, что он еще ребенок. В его чрезмерной обходительности, в его внимательности к старым хозяйкам была щедрость высшего существа, дарящего себя другим. А мама тяготилась этим, сознавая свою недостойность. Она даже виноватой себя чувствовала, что из-за нее он так себя утруждает. «Он слишком хорош для нас», — молча решила мама. Тоня держалась скромно, предоставляла маме поддерживать разговор, сама следила