Мир красного солнца - Клиффорд Саймак

Это было прекрасное, захватывающее дух зрелище, но моя душа, в общем-то, не была тронута. По террасе ходили и другие люди, они разговаривали, курили, выпивали и наслаждались грандиозностью и красотой панорамы, открывавшейся перед ними. Я, как только мог, старался отвлечься, но не удержался и снова перевел свой взгляд с освещенного ночного города и огней порта на тусклое мерцание Храма Салдабар, напоминающего слабый свет лампады. Храм находился на вершине самой высокой горы, одной из немногих сохранившихся гор Красной планеты.

Я обдумывал опасную мысль. Я знал, насколько это гибельно. Для пришельца всегда очень опасно слишком интересоваться святынями чужой расы.

— Да, — неторопливо продолжил мой друг, — Ты отдашь больше, чем левый глаз. Если полезешь в это дело, наверняка лишишься обоих, причем в один миг и самым болезненным образом. Они, например, возьмут и сразу после экзекуции набьют твои глазницы солью. Могут еще и язык тебе отрезать, а могут вообще покромсать на кусочки, а потом испробовать на тебе огонь и кислоту. И когда наконец марсиане соберутся убить тебя — а это рано или поздно непременно случится, — ты будешь по-настоящему рад смерти.

— Да, да. Я и сам давно сделал вывод, — отпарировал я, — что это опасно — пытаться посмотреть на скелет Келл-Рэбина.

— Опасно! Да вернее сказать, это будет чистое самоубийство. Ты не знаешь этих марсиан так, как я. Я их изучил и узнал все, что возможно, об их истории. Ведь меня носило туда-сюда, из космопорта в космопорт, лет десять или даже больше. И я их даже узнал. Отличные люди, если с ними торговать, такие обходительные и вежливые, что лучшего и желать нечего, но у них есть свои подводные камни. Для них табу то, что священно, и самое главное среди этих запретных тем — Келл-Рэбин. Ты это знаешь не хуже меня. Если посмотреть, так они забавные люди. Требуется время, чтобы с ними познакомиться, но они совсем не плохие ребята. Изучай их, любопытствуй, как они живут, но при этом смотри в оба! И вот еще — опасно даже просто произносить имя Келл-Рэбина. Я, например, и не подумаю упоминать о нем там, где марсиане смогут меня услышать.

— Допустим, все это так, — ответил я, — Но пойми, ты предлагаешь мне, всю жизнь отдавшему изучению марсианской расы, взять и перестать размышлять о том, что за феномен этот Келл-Рэбин, что это был за человек! Один беглый взгляд на его кости уже многое бы мне дал. Ведь я хочу когда-нибудь раскрыть тайну происхождения марсиан. Один взгляд на древние кости может помочь определить, правда или нет, что их раса имеет то же происхождение, что и наша. А это означает новый взгляд на положение вещей в целом.

— И ты думаешь, — прорычал Кен, — не стоит принимать во внимание, что кости Келл-Рэбина для марсиан то же, что щепка от Животворящего Креста для истинного христианина или волос с головы пророка для мусульманина? Ты когда-нибудь думал о том, что каждый человек с каплей марсианской крови в жилах будет биться до последнего, чтоб защитить свою святыню от рук чужака?

— Ты слишком серьезно все это воспринимаешь, — миролюбиво проговорил я, — И я с тобой согласен, но какой удачей стала бы для меня возможность взглянуть на них один-единственный раз!

— Ладно, — ответил мой друг, — Когда-нибудь я смогу все бросить на какое-то время и попробовать себя в разграблении могил.

— Если получится, дай мне знать, — сказал я. — Я бы очень хотел взглянуть.

Он рассмеялся и поднялся на ноги. Я слышал, как он уходил — пол террасы звенел под его шагами.

Я сидел в своем кресле и любовался слабеньким мерцанием марсианского храма, расположенного на горе. Храм высоко возносился над таинственными просторами четвертой планеты. Я думал о храме и костях Келл-Рэбина.

В могущественном храме Салдабар почитаемый скелет лежал долгие века, с незапамятных времен, о которых уже никто ничего и не помнит. Если просмотреть всю официальную марсианскую историю — историю, отражающую многие тысячи лет, куда более древнюю, чем подробно описанная история Земли, то получается, что кости всегда лежали здесь, охраняемые жрецами, почитаемые всей планетой. Большинство легенд и религиозных преданий, имеющих отношение к самой священной реликвии, не давали ответа на вопрос, кто такой был Келл-Рэбин. Единственными людьми, которые могли знать о том, что это была за мифическая личность, являлись жрецы. Хотя, возможно, даже они не имели о том никакого представления.

«Прекрати об этом думать», — свирепо велел я себе, но прекратить не мог.

А через три недели я получил документ, предписывающий мне немедленно убраться с планеты. Сразу после того, как я попытался легальным путем — через гражданские и духовные власти — добиться разрешения изучить Храм Салдабар под наблюдением Совета Жрецов.

Мне продемонстрировали постановление, в котором говорилось о «необычном и вредоносном любопытстве к марсианской религии». В документе в особенности подчеркивалось, что мне запрещено возвращаться на Марс под угрозой смерти.

Это был тяжелый удар. Долгие годы я работал на Марсе. Я стал одним из самых авторитетных экспертов по современной марсианской цивилизации, в ходе своей работы собрал огромное количество сведений, относящихся к истории планеты.

У меня, конечно, были друзья марсиане в высоких кабинетах, но когда я попытался обратиться к ним, надеясь, что они замолвят за меня словечко, то обнаружил, что они мне больше не друзья. Абсолютно все категорически отказались меня видеть, а один даже публично оскорбил, причем не только словами, но и вульгарной ухмылкой, которая выглядела так, словно он был рад, что со мной случилась такая беда.

Посол Земли лишь покачал головой, когда я пришел к нему за помощью.

— Я ничего не могу для вас сделать, мистер Эшби, — сказал он печально. — Я глубоко сожалею, но не в силах ничем помочь. Вы же знаете марсиан. Никто не знает их лучше, чем вы. Вы совершили ошибку. Для них ваша просьба стала самым чудовищным нарушением их религиозных запретов, какое только возможно. Я ничего не могу для вас сделать.

Я стоял на палубе лайнера, уносившего меня прочь с Марса, которому была посвящена вся моя жизнь, и молчал, бессознательно сжимая кулаки и глядя, как уменьшается планета.

— Однажды, когда-нибудь… — пробормотал наконец я, но это было обычным утешением страдающей гордыни. На самом деле я ничего не собирался делать.

Я увидел знакомую загорелую физиономию Кеннета Смита на экране видеофона.

— Ну ладно, — заявил он, — Я их добыл.

— Добыл что? — не понял я.

— Я добыл, — сказал он медленно, — кости Келл-Рэбина.

Казалось, в один миг мое сердце подпрыгнуло и забилось в горле, не давая толком дышать. На мое лицо, должно быть, легла смертная бледность, губы высохли, будто присыпанные пылью, так, что я не мог вымолвить ни слова.

Огромный страх смешался с огромной эйфорией, поднялся во мне, словно настоящая буря, и заставил буквально затрястись от возбуждения. Руки дрожали, да что там, все мое тело трепетало, как осиновый лист.