Частная жизнь женщины в Древней Руси и Московии. Невеста, жена, любовница - Наталья Пушкарева

Принимая решение о выходе замуж не один раз в жизни (как то предписывалось церковными нормами), отказываясь от «целомудренного вдовства», женщины в Древней Руси и Московии XVI–XVII веков чаще всего осознанно шли на нарушение навязываемых сверху (но не общепринятых!) правил. Мотивами здесь были либо бездетное первое супружество (поскольку и нормы светских законов — в отличие от аскетических запретов норм церковного права — в некоторых русских землях допускали это), либо — на поздних этапах, в XVI–XVII веках, — эмоционально-личные мотивы. Отношение общества к повторным и последующим бракам женщин было в целом терпимым, оно определялось в каждом конкретном случае.

Существенное значение для замужней жизни женщины могло иметь и социальное и имущественное равенство (или неравенство) породнившихся семей. Различные по характеру источники — от назидательных и летописных до судебно-правовых — демонстрируют возможные следствия социального и имущественного неравенства супругов: изменение социально-ролевых функций супругов, ломку традиционной семейной иерархии, провоцирующее поведение одного из супругов, следствием которого могла стать, например, связь на стороне. Подробное рассмотрение примеров мезальянсов позволяет сделать вывод о неприемлемости их обществом, склонным скорее допускать адюльтер, сожительство с социально-зависимыми, побочные семьи, нежели позволить социальные и имущественные различия в браках.

Определенное влияние на эмоциональный настрой в семьях оказывал возраст вступивших в брак. При «сближенности» возрастов возникала большая эмоциональная привязанность, а серьезная разница создавала перспективу супружеских измен и внутрисемейных конфликтов.

Требование сохранения невинности до брака, на чем настаивала церковь, как показал анализ ненормативных памятников, соблюдалось не всегда, хотя действительно выполнение этого предписания могло послужить для новобрачной «социальным трамплином» (стать боярской или даже царской невестой на смотринах) и оказать существеннейшее влияние на ее последующую жизнь в браке.

Наконец, на судьбу, внутренний мир и повседневный быт женщины могла повлиять (и влияла!) такая доминанта, как право на расторжение брачной сделки. Если заключение брака прямо зависело от родителей, то расторжение было делом сугубо личным, частным делом «мужатицы». Нормы древнерусского права предоставляли женщинам право на развод, однако документы, литературные и фольклорные источники свидетельствуют об исключительности таких примеров. Светские и церковные законы указывали немало поводов к «разлучению», но для «руссок» и московиток (да и их мужей) все это не имело безусловного значения. Куда чаще случались разводы по причине ухода одного из супругов в монастырь.

При этом хотя монастырь в средневековой Руси XVI–XVII веков и выступал в качестве альтернативы обычной семейной жизни, традиция ухода в монастырь все-таки не была широко распространена. Поэтому можно утверждать, что двумя важнейшими фазами жизненного цикла — замужеством и прекращением или расторжением брака — исчерпывалась вся взрослая, сознательная, иногда самостоятельная, иногда зависимая повседневная жизнь женщины.[54]

Повседневный быт: работа и досуг

В повседневном быту русского Средневековья господствовали простые ценности: ведение хозяйства, надзор за челядью, рождение и воспитание детей. Вся эта сфера жизни зависела от женщин в куда большей степени, чем от их мужей, отцов, братьев. Это была сфера их «господства». Основную часть повседневного быта любой жительницы Древнерусского государства занимала домашняя работа.

Для всех представительниц непривилегированных слоев она была формой выживания, заполняя подавляющую часть дневного, а зачастую и вечернего времени. Она же составляла едва ли не главное содержание жизни женщин.[55] Если церковные наставники домосковского периода под воспитанием «дщерей» понимали только заботу о том, чтобы они «не растлили девства»,[56] если они не говорили о необходимости привлекать девочек к труду, то лишь потому, что включение их с раннего возраста в домашние работы было очевидным. К ним готовили с четырех лет, целенаправленно обучали с семи (в том числе и в аристократической среде).[57] Появление в сборниках для назидательного чтения тезиса о педагогическом значении работы относится к сравнительно позднему времени (не ранее XVI века),[58] когда труд стал пониматься как средство самообуздания и самовоспитания. Тогда же самоотверженная работа женщины стала приравниваться к самоотдаче в молитве[59] и подвигу благочестия.

Составитель Домостроя (XVI век) — наиболее известная редакция Домостроя приписывается протопопу Сильвестру, — подробно расписав, как учить дочерей «всякому порядку, и промыслу, и рукоделию», невольно выразил собственную оценку роли «трудового обучения» в частной жизни матерей и воспитываемых ими девочек. Поздние тексты не случайно упоминали девичье «прилежание в предивенном пяличном деле», а также «хитроручное изрядство» и «шелковидное ухищрение» при положительных характеристиках юных невест.[60] Отмеченная Сильвестром и воспитываемая в девушках с детства рачительность к каждому кусочку, крошке, лоскутку показывает, насколько ценились в частной жизни человека допетровского времени все эти блага: еда, питье, одежда. Об этом же говорит и эпизод в «Повести о Петре и Февронии», когда бояре выразили возмущение поведением Февронии, стряхивавшей «в руку свою крохи» хлеба, «яко гладна». Петр решил «искусить ю», раскрыл ее руку, чтобы убедиться в верности слов «некоего», который «навадил» его «на ню», — и обнаружил в открытой руке супруги «ливан добровонный и фимиян», в которые чудесно превратились крошки.[61] В этой зарисовке житийного чуда — не только религиозные мотивы, не только исключительное уважение средневекового человека к хлебу, но и «увязанность» назидательной идеи беречь хлеб с образом женщины как воспитательницы.