Люди на войне - Олег Будницкий

Мог ли предполагать Черчилль, что ему придется обсуждать в Кремле планы совместных действий против Германии с самым кровожадным из этого «сообщества крокодилов», пожравшим всех остальных? А потом еще и разделить с ним ужин? Поистине, прав был ироничный Николай Глазков: «Век двадцатый, век необычайный…»

Как-то в разговоре с Борисом Савинковым Черчилль назвал армию Деникина «моя армия». Русские политики, прослышав об этом, обиделись; обижаться было нечего. Дело было не только в том, что Черчилль, во многом вопреки мнению своего премьера, оказывал деникинцам материально-техническую и военную помощь. Похоже, в его бестактной фразе заключался двойной смысл. Позднее Черчилль писал:

Впечатления 1917–1920 годов наложили серьезный отпечаток на отношение Черчилля к СССР в дальнейшем, и, видимо, он принимал решения, сообразуясь не только с конкретной политической ситуацией, но и с собственными неприятными воспоминаниями. Во всяком случае, большевизм остался для него врагом номер один. До тех пор, пока с этой позиции его не вытеснил нацизм. Но так случилось в будущем.

Пока же Черчилль вернулся в лоно консервативной партии, в 1924 году был избран от нее в парламент и получил портфель министра финансов (1924–1929). При активном участии Черчилля в 1925 году ради восстановления роли Лондона как мирового финансового центра был введен золотой стандарт фунта стерлингов. Правда, по отзывам специалистов, министром финансов Черчилль был отнюдь не лучшим. В 1929 году на выборах победили лейбористы, и их лидер Рамсей Макдональд получил возможность сформировать однопартийное правительство. Естественно, лишился своего поста и Черчилль. Места в правительстве для него не находилось десять лет — даже когда кресло премьера занимали консерваторы Стенли Болдуин и Невилл Чемберлен. Причины тому были как личные — Черчилль был чересчур ярок и, возможно, излишне агрессивен в понимании его однопартийцев, — так и политические: он расходился с партийными лидерами во взглядах на важнейшие внешнеполитические проблемы.

В том числе на самую важную и тревожную в 1930‐е годы — проблему германской угрозы.

В 1934 году, выступая в палате общин, Черчилль с тревогой указывал на растущую мощь германского военно-воздушного флота и предрекал, что к концу 1935 года «германская авиация будет почти равна по числу самолетов и по своей боеспособности оборонительным воздушным силам нашей метрополии». И это в то время, когда

Внимание Черчилля к авиации, как и вообще к военной технике, было не случайным и вполне оправданным. Авиация действительно сыграла решающую роль в период «битвы за Англию». Еще в годы Первой мировой войны Черчилль приложил руку к созданию «сухопутного линкора» — танка. В 1930‐е у него имелся консультант по военно-техническим и научным вопросам — профессор экспериментальной физики Оксфордского университета Фредерик Линдеман; их сотрудничество продолжилось и в годы Второй мировой войны. Предостережения Черчилля по поводу угрожающего роста германской авиации были поначалу проигнорированы премьер-министром Стенли Болдуином. Но вскоре он был вынужден признать свою ошибку. Тем не менее это не добавило Черчиллю популярности в консервативной партии.

Одну из самых ярких своих речей по внешнеполитическим вопросам Черчилль произнес в марте 1936 года на заседании комиссии по иностранным делам. В ней он затронул основополагающие принципы британской внешней политики, из которых исходил в своей деятельности.

Отвлекаясь от политики, замечу, что в этой речи, как и во многих других ставших знаменитыми публичных выступлениях Черчилля, чувствуется некая литературность, которую можно было бы даже назвать напыщенностью, если бы… Во-первых, если бы его речи не были так хороши, во-вторых, если бы они не столь соответствовали моменту, и, наконец, в-третьих — если бы между словом и делом не было такой короткой дистанции. Блистательный Исайя Берлин писал об ораторском стиле Черчилля:

Но предупреждений Черчилля, несмотря на их логичность и ораторский блеск, не слушали. Правительство Невилла Чемберлена проводило печально известную политику «умиротворения» Гитлера, которая привела к подписанию Мюнхенского соглашения, означавшего капитуляцию Англии и Франции перед германскими притязаниями.