Глаз урагана - Андрей Дашков

«И разве это ты, старик…»

– Я уважаю ваши родительские чувства, – заметил незнакомец, прерывая его бессвязный внутренний монолог. Возможно, он читал по лицу или просто хорошо изучил человеческие мотивы и реакции. – Более того, я пытаюсь помочь вам и ему. Если вы проявите благоразумие, он выживет, а вы исполните свой долг до конца. Иначе все было напрасно…

«Что было напрасно?!» – хотелось завопить Марку, но вместо этого он выдавил из себя что-то банальное и невнятное. Человекообразная кукла с несомненными телепатическими способностями превращала его потуги сопротивляться в жалкую клоунаду.

– Ему что-то угрожает? – спросил он, разомкнув одеревеневшие губы.

– Бессмысленный разговор, – оборвал его старик. – Он в смертельной опасности. Если вы этого до сих пор не поняли, значит, вы просто слепой кретин. Даже сейчас, пока мы здесь болтаем, может произойти все что угодно. Самое худшее. Время – не только деньги, и я не блефую. Мое предложение таково. Я принимаю на себя все расходы и заботы по его воспитанию. Я богат и обладаю кое-каким влянием. У меня обширные возможности, которые намного превышают возможности средней семьи. Ваш сын не будет ни в чем нуждаться. Но главное – его будут хорошо охранять. Вы и ваша жена получите приличную компенсацию. ОЧЕНЬ приличную. Речь идет о шестизначных суммах, с помощью которых вы, надеюсь, сумеете реализовать любые ваши мечты, желания и планы. В конце концов, заведете другого ребенка. Да хоть пятерых!.. Вам, вероятно, кажется, что я предлагаю вульгарную сделку, но мне некогда обсуждать каноны обывательской морали.

– Другими словами, вы хотите купить у меня моего сына?

Старик поморщился и резко махнул рукой, будто отметал подобные трактовки ввиду их примитивности и при этом ему крайне досаждала человеческая ограниченность. А отцовский гнев и вовсе был лишней эмоцией, пережитком дикости.

– Я сделаю вашего сына тем, кем он может стать потенциально. Извините за прямоту, но с вами он – даже если выживет – останется недоразвитым калекой. Я, конечно, имею в виду не физический аспект. Что же касается купли-продажи… Вы и его мать получите право встречаться с ним несколько раз в год в тех местах, которые будут определены моими людьми, и, разумеется, под их охраной…

Это звучало так нелепо (по крайней мере в первые секунды), что Марк не знал, что делать – засмеяться, дать старику по роже или просто послать того подальше и вернуться в зал, где рассеиваются любые наваждения, кроме музыки… Гнев и впрямь испарился; осталось только ощущение дикой неловкости, словно его попросили совершить нечто непотребное при свидетелях и за деньги.

– У меня другое предложение, – сказал Марк, выбрасывая сигарету в урну. Он успокоился настолько, что мог связно соображать. – Сейчас вы уходите и никогда больше здесь не появляетесь, не говоря о том, чтобы приблизиться к моей жене или сыну. В этом случае я не буду заявлять в милицию и забуду о нашем разговоре. И даже ничего не скажу Малышу.

Малыш – это была кличка того самого вышибалы, смахивавшего на хорошо одетую и чисто выбритую гориллу, который пять минут назад курил возле задней двери.

Старик впервые позволил себе бледную улыбку. Но не превосходства, а скорее сожаления. Он был явно разочарован в собеседнике. Он отступил на два шага и поманил Марка пальцем, приглашая заглянуть в бетонный аппендикс, где был установлен распределительный щит.

Марк заглянул. Там сидел Малыш, привалившись спиной к стене. Он выглядел вполне благополучно, но при этом, судя по всему, находился в безусловной и длительной отключке. Под прикрытыми веками поблескивали свинцовые белки. Марк присмотрелся повнимательнее и убедился в том, что Малыш дышит. На его огромной бритой голове и иссеченном шрамами грубом лице не было ни малейших свежих повреждений.

Сам собой возникал вопрос: каким образом старик или его сопровождающий вырубили эту боевую машину, которая когда-то уложила на пол восьмерых не самых слабых ребят на глазах у Марка и еще пятерых свидетелей? Кстати, на тот подвиг Малышу понадобилось меньше минуты. Сейчас же подобная неприятность случилась с ним самим – только все произошло мгновенно и бесшумно.

Марк был впечатлен, но если они думали, что такие дешевые способы давления эффективны, то ошибались.

– Я не хочу продавать своего сына, – сказал он, испытывая только опустошенность и уже понимая, что эти люди вряд ли оставят его в покое. Они были опасны, по-настоящему опасны. Он чуял это нутром. А значит, придется как минимум забыть о спокойной упорядоченной жизни (теперь его жизнь вплоть до этого утра действительно казалась ему спокойной и упорядоченной, несмотря на сбитый ритм и ночной угар!). Объяснения с милиционерами – тоже далеко не самая приятная процедура. Так что при любом раскладе его не ожидало ничего хорошего.

Старик вздохнул и принялся втолковывать ему с выражением бесконечного терпения на лице, словно имел дело с пациентом психушки:

– Вы предпочитаете, чтобы он погиб? Сколько раз его жизнь подвергалась непосредственной опасности, начиная с того случая в парке? Шесть? – («От кого он узнал?! Не от Динки же!» Кроме того, шесть – это было совершенно точное число. Марк помнил каждый эпизод – ведь такое не забывается до гробовой доски. Выходит, ОНИ знали о нем все. Кошмар!) – Вам не кажется, что шесть потенциальных смертей – многовато для семилетнего ребенка? Вы возразите, что на него никто не покушался, что всякий раз это было всего лишь случайностью, трагическим стечением обстоятельств, не так ли? Поверьте мне, вы ошибаетесь. Ваши заблуждения могут стоить ему жизни. Дело даже не в статистике или теории вероятности. Не хочу пугать вас, дорогой мой, но вы столкнулись с вполне сознательными действиями…

Марк бросил взгляд на часы. Ему пора было возвращаться. Он опаздывал уже на пару минут. Хотя какой, к чертям собачьим, сейшн после такого разговора?! Надо срочно позвонить домой, убедиться в том, что с Диной и Яном все в порядке. И думать, думать, что делать дальше. Друзья, гостиница, отпуск?..

И опять старый хрен будто прочел его мысли.

– Без нашей помощи вы пропадете. Все трое. Упорство бессмысленно и губительно. Давление будет нарастать. В конце концов вашего сына достанут. Где угодно. Это сломает или убьет вас, не говоря уже о вашей жене. Я предлагаю вам другое: благополучную жизнь до старости и полную реализацию способностей вашего сына. Что вы выберете?

Старик неоднократно намекал на некие «способности». До сих пор Марк надеялся, что все в пределах нормы. Он ненавидел крайности. Его сын – парень как парень, если судить о нем трезво и без родительских соплей.

– Почему именно он?

– Я же сказал: полная реализация. Вы замечали какие-нибудь странности?

О да. Он замечал. Вот, например… Нет, сейчас не время для воспоминаний, хотя кое-что он помнил до мельчайших подробностей. Однако не обсуждал этого даже с женой. На подобные разговоры у них было установлено что-то вроде негласного табу. Старик хладнокровно разбивал хрупкую скорлупу его защиты. Но то, что замечал Марк, заставляло его ЖАЛЕТЬ сына, беспокоиться о его физическом здоровье, уязвимой психике и такой немаловажной штуке, как взаимопонимание.